– Да, но я его сын, – подтвердил я. Сам Леонард, сидевший от нее по другую руку, раздраженно ощетинившись усами, безуспешно пытался беседовать через жену и меня с Ориндой. Я предложил ему поменяться местами, но жена резко возразила: "Нет!"
Дар миссис Леонард Китченс вести легкий разговор приятно скоротал нам обед (салат из яиц, цыпленок, клубника). И я узнал, что "ее Леонард", ее муж, по профессии садовод, фанатичный приверженец партии и болельщик "Манчестер Юнайтед".
За цыпленком миссис Китченс, к моему удивлению, упомянула, что Деннис Нэгл был заместителем министра в департаменте торговли и промышленности, а не простым членом палаты общин, как я почему-то предполагал. Если отец выиграет выборы, он останется в смысле карьеры далеко позади Денниса.
– Наверно, мне не надо бы говорить вам, дорогой, – словно заговорщик шептала мне в правое ухо миссис Леонард Китченс, – но Полли очень рискованно переставила карточки с именами, чтобы посадить Оринду рядом с вами.
Я видела, как она это делала и смеялась. Полли никогда не нравилась Оринда.
– Шепот стал еще тише, чтобы слова не достигали ушей дамы, сидевшей слева от меня. – Оринда в глазах избирателей стала замечательной женой депутата.
Она очень хорошо открывает праздники и события такого рода. Но надо признать, что иногда у нее проявлялось желание командовать Деннисом. Мой Леонард был на собрании избирательного комитета и, конечно, голосовал за нее.
Знаете, мужчины всегда на ее стороне. – Обширная леди откинулась назад и склонила набок большую голову, разглядывая меня. – Конечно, вы еще очень молоды.
К собственному неудовольствию, я почувствовал, как покраснел. Миссис Китченс добродушно засмеялась и принялась за клубнику. Оринда Нэгл полностью игнорировала меня и безостановочно изливалась в жалобах своему спутнику. На что он отвечал только ворчанием. Я подумал, что лучше бы мне быть где-нибудь в другом месте.
Наконец обед кончился, и болтавшая толпа дружно поднялась и через коридор переместилась в большой зал, где уже зажгли люстры. Этот зал и сделал "Спящего дракона" популярным местом, словно магнитом притягивающим танцевальные вечера, свадьбы и, как теперь, политические дискуссии.
Спутник Оринды оставил на столе карточку со своим именем. И движимый не очень сильным любопытством, я взял ее.
"Мистер А.Л. Уайверн", – сообщал белый квадрат картона.
Я уронил "Мистера А.Л. Уайверна" в хаос салфеток и кофейных чашек и без энтузиазма побрел вместе со всеми к рядам стульев, расставленных для встречи кандидата с избирателями. Я где-то читал, что, независимо от имени, на такие мероприятия собирается очень мало слушателей. Но, наверно, потому, что отец новая фигура в этом районе, в зале собралось почти вдвое больше людей, чем за обедом. В воздухе стоял гул ожидания развлечений. Это был первый политический митинг, на котором я присутствовал. И в тот момент я был бы счастлив, если бы он оказался и последним.
Начались речи небольшой группы людей, сидевших на подиуме. Немножко "перемолол" общие места председатель избирательного комитета. Мистер Босс простоял перед слушателями минут двадцать. Все это время миссис Босс одобрительно улыбалась.
Встал отец и тотчас изменил настроение, заставив всех смеяться. Я почувствовал, как мое лицо принимает восторженное выражение, почти как у миссис Босс. В моем случае оно и должно быть таким, это я понимал. И хорошо, что такое выражение не стоило мне усилий, с облегчением подумал я. Меня беспокоило, что он: не сумеет овладеть аудиторией и поставит меня в неловкое положение, когда я буду мучительно корчиться от скуки.
Видимо, мне надо бы знать его лучше. Он говорил им, что в стране правильно и почему. Он говорил им, что в стране неправильно и как исправить.
Он давал им приятные рецепты. Он говорил им то, что они хотели слышать. И он заставил их встать и наградить его ревом одобрения и аплодисментами.
Оператор местного телеканала заснял приветствия толпы.
Вполне понятно, почему Оринда кипела от ненависти. Она сидела, окаменев, с негнущейся шеей, будто у нее вместо позвоночника был железный стержень. Я видел резкую линию челюсти и желваки вокруг рта. Ей не следовало приходить, подумал я. Но, вероятно, она искренне верила, что избиратели делают страшную ошибку.
Драгоценная Полли, главный противник избрания вдовы Денниса, смотрела на отца и пребывала в такой эйфории, точно она сама его изобрела. И правда, без нее он мог бы и не подняться на первую ступень политической лестницы судьбы. С горящими глазами от триумфа своего выступления отец попросил задавать вопросы. И, как и собирался, снял галстук и бросил его на стол. Потом обошел стол, чтобы ничто не отделяло его на подиуме от толпы внизу. Он широко раскинул руки, словно обнимая их. Он приглашал их присоединиться к нему в политическом приключении строительства лучшего мира. И в частности, строительства лучшего мира для избирателей Хупуэстерна.
Он держал их в руках. Он заставлял их смеяться. Такой тактике можно научиться у эстрадных комиков. Он генерировал возбуждение, веру, цель. И я, незаметно сидевший в последнем ряду, испытывал смесь удивления, понимания и, в конце концов, гордости за своего родителя, который публично распространял добро.
– Я здесь для вас, – говорил он. – Приходите ко мне в офис на той стороне площади. Поделитесь со мной вашими заботами. Расскажите, что беспокоит вас здесь, в Хупуэстерне. Расскажите мне, кто что видел, кто что слышал. Расскажите мне о вашем прошлом... а я расскажу вам о вашем будущем.
Если вы изберете меня, я буду работать для вас. Я принесу ваши желания в Вестминстер. Я буду вашим голосом там, где он нужен. Я зажгу в палате общин одну или две лампы...
Зал взорвался смехом. Завод, выпускавший электрические лампы, питал экономику города. А отцу были нужны голоса его рабочих.