Мужчина в джинсовой куртке проводил ретировавшихся мрачным взглядом и повернулся, собираясь продолжить свой путь.
— Послушай, мужик, а ведь тебя Валерием Николаевичем зовут, я угадал?
Вопрос камуфляжного удержал его на месте.
— Считай, что угадал, — теперь мужчина внимательно изучал смуглое лицо, усы.
— Вот, — продолжил черноусый, неспешно приближаясь.— Я тебя помню, а ты меня вряд ли. Лет пятнадцать с тех пор прошло. Меня к тебе в зал приводили, в доджо. Школа Бирюкова — самая знаменитая из всех оппозиционных школ.
— Нет, не помню, — как-то неожиданно виновато признался тот, которого звали Валерием Николаевичем.
— Ну, не удивительно. Народу у тебя много перед глазами мелькало. А я в ту пору ничего выдающегося из себя не представлял. Слушай, Николаич, а ты не очень спешишь? Обидно получается — встреча через столько лет да еще при таких обстоятельствах и вдруг такой мимолетной окажется. Для меня, во всяком случае, обидно. Я тут совсем рядом живу. Один живу... Сейчас, по крайней мере.
— Хм... — Мужчина криво улыбнулся. — Вообще-то сейчас не очень принято ходить в гости, а уж тем более приглашать.
— Это нас с тобой не касается. У нас консервативное мышление, будем так считать.
И они пошли по улице — черноусый, в камуфляже чуть впереди, а Бирюков за ним.
Бирюков подумал, что еще года два-три назад он наверняка поинтересовался бы, откуда у его старого знакомого, точнее, старого полузнакомого такая новенькая, с иголочки форма. Еще бы его несколько обидело обращение на «ты» — в начале этого месяца он перешел рубеж сорока лет и мог уже считать себя пожилым человеком. Но именно последние несколько лет как-то ослабили в нем остроту восприятия, если не интерес ко всему окружающему вообще.
Минут через пять черноусый сказал:
— Вот мы уже у цели.
Они вошли в довольно ухоженный подъезд относительно новой многоэтажки.
У себя в квартире новый знакомый или старый полузнакомый Бирюкова сначала заботливо разоблачил гостя, потом сам сбросил бушлат, оставшись в зеленоватом свитере, похожем на форменный, как показалось Бирюкову — где-то он такие видел, то ли на натовских офицерах, то ли на ооновских в телепрограмме.
— Меня приводил к тебе Маленькая Тучка, — напомнил черноусый. — Я на каникулах был в то время.
— Ага, теперь, кажется, припоминаю. Ты курсантом тогда был. И звать тебя... Евгением?
— Точно. Исключительная память.
— Нет, скорее ассоциативная. Мнемотехника, — словно нехотя произнес Бирюков, не очень торопясь принять приглашение хозяина присаживаться.
Он мельком и — как сам полагал — незаметно для черноусого оглядывал квартиру. Обстановка достаточно богатая и достаточно безалаберная. Хотя, впрочем, система какая-то, если уж не совсем порядок, чувствовалась. Аккуратность присутствовала. Видеомагнитофон, телевизор «Сони». Молодые сейчас явно побогаче, чем он в свое время был, но зависти у Бирюкова в данном случае не было — словно он был в жилище иностранца.
— Эй, Николаич! Давай-ка за встречу. Совсем по маленькой, — Евгений уже протягивал ему изящную хрустальную рюмку. — Нет, это настоящий «черри-бренди», без дураков, — он перехватил взгляд Бирюкова, брошенный на бутылку. — Не «мэйд ин юэроп» из стран бывшего соцлагеря.
Бирюков пригубил темную ароматную влагу и убедился, что хозяин говорит правду.
— Постарел ты, Валерий Николаевич, поседел, хотя форма — дай Бог каждому, кто моложе тебя лет на двадцать.
— Какая уж там форма, — равнодушно сказал Бирюков. — Кому это теперь нужно?..
— А ты вообще-то чем-нибудь интересным сейчас занимаешься, Николаич? — во взгляде и тоне Евгения чувствовалась какая-то заинтересованная благожелательность, но все разно Бирюков ответил холодно:
— Ничем, почитай... интересным.
— Почти по классику: «Семьдесят годов на свете живу, и, слава Богу, ничего интересного в жизни не было, барин». А у нас тут зальчик есть, небольшой уютный. Загляни, если захочешь, если время свободное объявится.
Бирюков подумал, что уж чего-чего, а времени свободного у него сейчас хватает. Свободен, свободен, почти от всего свободен. «Зальчик» — звучит, как полузабытый мотив. Все это было настолько давно, связано со столь нездешними впечатлениями, что напоминает не реальные события, а страницы книги, когда-то прочитанной, страницы полузабытые, почти стершиеся в памяти.
— Ладно, может быть, и загляну... в зальчик, — опять же без особых эмоций в голосе произнес Бирюков и тут же поспешил сам задать вопрос, не потому поспешил, что интересно ему это было, а чтобы избежать расспросов Евгения. — А ты что же — служишь?