— Вот так-то лучше, — наставительно прокомментировал Бирюков.
Уже на выезде из города им махнул жезлом гаишник, стоявший рядом со служебными «Жигулями».
— Привет жене и теще, — сказал Ненашев. — Чао, милый мудачок. Гнаться не советую, побереги бензин. А номерок запиши, запиши. И по рации передай. Может быть еще такой же козел, пасущийся на асфальте, встретится.
Он чуть опустил стекло в дверце рядом с собой. Утренний прохладный воздух ворвался в салон, сорвал жидкие пряди с лысины Голубова, зажатого между Клюевым и Бирюковым на заднем сиденье.
Умильная получалась картинка — словно два ангела, взяв под руки грешную душу, уносили ее с не менее грешной земли.
Не доезжая примерно двух километров до следующего предполагаемого поста ГАИ, Ненашев свернул на грунтовую дорогу.
— Что-то мне эта гонка по степи напоминает, джентльмены, — промурлыкал он себе под нос. — По-моему, такое с нами уже происходило когда-то.
Впереди показался лес, настоящий лес, редкость для здешних степных мест. Дорога взбежала на пригорок, а потом сразу нырнула между деревьев. Почувствовался терпкий запах коры и молодых листьев.
Колея, наезженная еще в прошлом году или даже в позапрошлом, поросла свежей травой с длинными бледноватыми стебельками и была едва различима. По корпусу автомобиля беспрестанно хлестали ветки. А Ненашев ехал столь же уверенно, как если бы катил по загородному асфальтированному шоссе.
Потом дорога — колеи на ней практически не существовало уже — пошла вверх.
«Лэнд ровер» взлетел на холм. Впереди открылась далекая степь, до нее было километра два лесного пространства.
— Стоп! — скомандовал Клюев.
Ненашев затормозил, одновременно сворачивая на небольшую полянку, окруженную кустами боярышника и молодой порослью кленов.
— Выходим.
Бирюков достаточно бесцеремонно сграбастал пленника за шиворот и выволок его на вольный лесной воздух. Это ему удалось без труда — пленник был росточка среднего, в плечах узковат, да и возраста уже почтенного — за пятьдесят. Небольшое яйцевидное пузцо атлетизма ему не добавляло.
— Куда его? — спросил Бирюков. — На пенек посадим или сразу вешать будем?
— Пока что на пенек, — махнул рукой Клюев. — А там посмотрим на его поведение. Обыщи его.
Бирюков обыскал. Оружия у Голубова не оказалось.
— Голубов Вениамин Александрович, старший следователь областной прокуратуры, юрист 1-го класса, верно? — спросил Клюев.
— Сходится, — Бирюков подал ему удостоверение, извлеченное из кармана пленника.
— А могли бы и обмишулиться. Ладно, Голубов, начнем разговор, — Клюев осторожно присел, сначала опустившись на колени, а потом на пятки, расположившись в позе, которая Дальнем Востоке называется дза-дзен. — Не хотите разговаривать? Ну что же вы — такой резвунчик. Узнаете себя?
Он вытащил из нагрудного кармана своей рубашки несколько фотографий и швырнул их в траву перед Голубовым. Тот наклонился, движимый естественным, просто рефлекторным любопытством, и вдруг испуганно отпрянул.
— То-то, голубь сизый, понимаешь, что это не фотомонтаж. Статью за подобные развлечения сняли, но начальство твое наверняка не поощряет сексуальные отклонения. Разве что только в том случае, когда само «на ковер» вызывает на предмет «отжарить». Возьми карточки на память, голубь сизый, любовничков своих порадуешь. Так, теперь переходим к делу. Мы тебе, извращенец, будем задавать вопросы, ты на них должен отвечать. В случае, если будешь кочевряжиться, мы тебе удовольствия не доставим — то есть, трахать не будем. Не для того тебя сюда везли, не обольщайся. А вот вздернуть на ближайшем суку можем запросто. Ты понимаешь, сукин сын, что если мы смогли проследить твои эти... кувыркания, о чем даже мало кто из твоих знакомых даже догадывается, то уже в следующий раз — если сейчас не повесим — из-под земли достанем?
Голубов подавленно молчал.
— Вопрос номер один. В конце девяносто первого года твой коллега Лихарев передал в суд дело некоего Юлина по кличке Спортсмен. Мошенничество, вымогательство, шантаж, ограбления. Вспоминаешь? По физиономии вижу, что вспоминаешь. Так вот, гражданин гомик, отвечай, кто приказал тебе это дело развалить?
— Я его не разваливал, — глухо ответил Голубов.
— Ну да, ты просто закрыл его в марте девяносто второго года. За недостаточностью доказательств, да? Двенадцать томов одним махом похерил. Что и говорить, ты хорошо постарался. Итак, мы тебя сейчас повесим, или ты будешь рассказывать?
Бирюков и Ненашев с готовностью подхватили Голубова под руки.
— Нет, — юрист 1-го класса неожиданно всхлипнул. — мне приказали.
— Отлично, — сказал Клюев. — Вот сейчас ты разумно использовал право выбора. Лучше, конечно, пожить и понаслаждаться. В случае, если рассказ твой будет достаточно полным, я обещаю, что материалы о твоих любовных шалостях ни к кому не попадут. Итак...
Он открыл небольшую сумочку-визитку — такие были в моде лет десять назад и неизвестно почему назывались довольно грубовато — педерастками.
— Повторяю свой вопрос, Голубов Вениамин Александрович: кто приказал вам в конце одна тысяча девятьсот девяносто первого года «развалить» дело Игоря Юлина и его сообщников?
Клюев неукоснительно следовал рекомендациям Анжелы — грубый нажим, даже запугивания должны изредка перемежаться цивилизованным, почти интеллигентным обращением.
— Мне приказал, — начал Голубов, слегка запинаясь, — вернее, он просто выразил пожелание, чтобы дело было закрыто, — Голубов уперся взглядом в землю, руки его, лежавшие на коленях, дрожали, но вот он сделал усилие над собой и заговорил ровно, — вот, значит, пожелание выразил государственный советник юстиции 3-го класса прокурор области Савин.
— А в какой форме было выражено это пожелание?
— В какой форме? В устной, естественно.
— А чем прокурор области Савин мотивировал свое пожелание о прекращении уголовного преследования Юлина Игоря Станиславовича?
— Тем, что дело «сшито на живую нитку», что следователи запугали свидетелей. Заставили последних дать ложные показания, оговорить Юлина. Савин сказал мне что-то вроде: «Вот, видишь, Лихарев этот Гдляна-Иванова из себя корежит. Сенсации ему захотелось. Сыскари к обвиняемым и к свидетелям незаконные методы применяли. Гдляну-то с Ивановым тоже не поздоровится, по телевизору недавно передача была, там проходившие по «узбекскому делу» рассказывали, каким образом у них показания «добывали».
— Что еще говорил вам прокурор области Савин о деле Юлина?
— Он говорил, что дело все равно рано или поздно закрывать придется, так как судебная комиссия по уголовным делам Верховного суда федерации любой обвинительный при говор по делу Юлина отменит.
— Почему? — спросил Клюев. — Он чем-нибудь объяснял такую однозначность решений судебной комиссии?
Голубов пожал плечами.
Клюев выключил магнитофон.
— Потому что у Юлина солидная «крыша» имелась, да?
Голубов кивнул. Клюев снова нажал на кнопку и спросил:
— Можно ли объяснить покровительственное отношение разных судебных инстанций к Юлину тем, что он снабжал информацией кого-то из УВД и УКГБ области?
— Да, можно, — негромко произнес Голубов.
— А на чем базируется ваша уверенность в том, что все обстояло именно так?
— Савин мне в беседе, которая носила скорее частный, чем служебный характер, сказал, имея в виду Юлина: «Это же наш человек.»
— Следует ли понимать предупреждение прокурора области Савина, таким образом, что на решение Верховного суда федерации сможет влиять кто-то, стоящий даже выше УВД и УКГБ области?
— Возможно, — чуть подумав, — ответил Голубов, — потому что Савин очень прозрачно намекал на свои связи и связи его знакомых в МВД и среди высшего руководства аппарата КГБ.
Клюев выключил магнитофон и спросил, уже «не для протокола», обращаясь к Голубову на «вы»:
— А если без дураков, Голубов, кто здесь, у нас, Юлина держит?