Оборотень молча прикрыл грудь остатками рубашки, поморщился. Витар покашлял и поспешно выбрался из-за стола. Надел шлем, шагнул к выходу.
— Я, пожалуй, пойду. Надо к зазнобе забежать, потом домой…
— Остался бы, — проворчал Альен. — Еще б вина выпили. К тому же помощь твоя нужна по хозяйству.
— Завтра обязательно зайду, — пообещал огневик.
Воин пристегнул ножны с кинжалом, влез в сапоги. Надел ремни, закинул за спину баллон с масляной смесью. Огнеметатель после непродолжительной возни пристроил в специальном чехле на поясе. Неловко потоптался на месте, развел руками. Надо бы попрощаться. Но в голове пустой звон, в душе — смутная тревога.
— Вит! — позвал оборотень.
— Что? — откликнулся воин, подняв голову.
Двоюродный брат стоял посреди гостиной, облитый красноватым светом. Витар поежился, передернул плечами. На секунду создалось жутковатое впечатление, будто брат мертв.
Тох тускло улыбнулся, задумчиво почесал щетинистый подбородок и произнес:
— Бросай боевые смены, Вит.
— Я не могу, — пробормотал Оглобля. — Долг…
— Ты должен себе, — неожиданно спокойно, но веско возразил оборотень. — Подумай о семье. Из нашего поколения остались я и ты. Эскер пропал без вести. Аш графствует в Скифре. Но птицы приносили письма… Загрустил старший. Стареет, а эльфиечка так же молода. И наследников не предвидится… Бросай войну, Вит. Заводи семью, делай детей. И воспитывай, Мрон тебя побери! Дети — единственное, что останется после нас…
— Я понял, — кивнул воин.
— Витар! — рыкнул зверомаг.
— Понял! — громче сказал Оглобля и поджал губы. — Я последую твоему совету. У меня есть… любимая.
— Хорошо, — с облегчением произнес оборотень. — Завтра увидимся, Вит.
— Конечно, — воин махнул рукой. — Бывай. Спасибо за завтрак.
Огневик чересчур поспешно отвернулся, распахнул дверь и вышел. Краем глаза увидел Тоха. Двоюродный брат кривился, ругался. Срывал остатки рубашки, почесывал края старых шрамов… Воин вздрогнул, но не остановился. Прошел полутемные сени и выбрался на крыльцо.
Свежий морозный воздух ударил в лицо, осыпал снежной крупой. Солнечный свет отразился от сугробов, ослепил. Но постепенно сквозь белое сияние проступили силуэты подворья. Голые деревья, высокая ограда, хлев и свинарник далеко слева. А вверху бледное небо, раскаленный диск солнца… Зазвенела цепь, из конуры показалась лохматая сонная морда. Пес лениво зевнул. Убедился, что территория под контролем и нарушителей нет, забрался обратно.
Удивительное чувство закралось в душу огневика. Разговор с двоюродным братом вырвал из благодушного состояния. Нахлынули отрывочные и беспорядочные воспоминания. Мысли перепрыгивали с одного на другое, метались под черепом. Вспоминались братья. Вечно дерганый и энергичный Аш, загадочный Эскер. А еще старая жизнь… до войны и прочего. Светлая, по-своему беззаботная. Летом — работа в поле, зимой — праздники. И никаких смертей, крови…
Витар побрел на другой конец деревни. Спустя пять минут за спиной остались три улицы, показалась знакомая избушка. Огневик остановился и улыбнулся. Да, калитку надо будет поменять, покосилась. А вот домик хорош! Маленький, в пару комнат. Но теплый и крепкий. Своими руками подновлял, перестилал крышу и конопатил щели.
Перед внутренним взором воина явился образ той, что оставил чуть менее года назад. Маленькая юркая девушка. Светловолосая и миловидная. Говорливая, ну прямо сорока, зато нежная и теплая. На кухне хозяйка и вообще работящая. И более грело душу то, что любимая обещала ждать! Витар помнил расставание. Помнил, как Ксанка заливалась слезами, бежала до самых ворот деревни. В голубых глазах мерцала тоска. И одновременно — надежда. На то, что воин вернется, вспомнит… и будет хорошо.
Лишь одна вещь омрачала радость. Через неделю опять придется уходить на смену. Но пара месяцев в рудниках — и долгожданный отдых. К тому же весна — пора свадеб наравне с осенью. И мать права, негоже девку томить. Ксанка умница. Поймет и подождет еще немного. Не зря же так прижималась ночами и жарко шептала: «Люблю!..»
Смутные мысли истаяли. Витар поправил шлем и выпятил грудь колесом. Распахнул калитку, шагнул во двор. Шикнул на визгливую дворнягу, прошествовал к крыльцу. Но тут услышал стук топора где-то за избой, остановился. Донеслись грубая мужская ругань, шаги. И одновременно в окне дрогнула занавеска, мелькнуло бледное лицо. Из-за дома показался худой русоволосый и бородатый мужик в рваной рубахе и портах. Приветливо помахал рукой, сказал весело: