Все «незваные», как их привыкли называть здесь, по эту сторону Врат, в основном, приходили со стороны горизонта – из-за пелены серого неба и облаков, и только тогда, когда открывались Врата.
Но это было так давно, что Джек уже и сам не помнил, когда именно. Он не помнил, как ловил кого-то, когда последний раз наслаждался предсмертными криками своих жертв и когда последний раз отбирал чью-то жизнь.
Но в последнее время чувство охоты обострились настолько, что возникала потребность в ней, вернулась зависимость от охоты на непрошеных гостей.
Джек часто думал, что нужно поймать хоть кого-нибудь, убить хоть кого-нибудь! Ведь у него слишком мало времени, вскоре он станет ненужным, как те ржавеющие змееподобные рельсы, что уходили куда-то за линию горизонта. Откуда очень часто приходили они… Гости.
Одна только мысль или представление о том, что он отбирает чью-то жизнь, вызывали жуткий зуд десен и самих зубов, а сердце клоуна начинало биться чаще, пульс зашкаливало, легкая испарина покрывала его лицо. Он так давно не чувствовал приятное тепло от еще не остывшей крови на своих руках, не слышал ? звук хлюпанья этой темной жидкости, сопровождающийся предсмертными криками и стонами вторженцев.
«Я скоро стану ненужным, и тогда система от меня избавится! Стоит только заявиться в бюро и попросить лицензию на убийство чужаков, как на черном табло высветиться белыми буквами: «Отказано!», после чего ему, Джеку, останется лишь вернуться сюда, на перрон и считать бесконечные часы, минуты или секунды.
Джек скучал по охоте, как и Эдди, – маленькая обезьянка, которая все время до охоты находилось в заброшенном зоопарке, располагавшемся всего в одно квартале от вокзала. Эдди была вечным спутником и единственным помощником Джека, печального клоуна давно уехавшего цирка.
Их бросили здесь, в этом сером, прогнившем мире. Их поезд уехал очень далеко, поезд смог вырваться, увозя с собой воспоминания Джека о лучших временах. Тогда трибуны были заполнены зрителями, а под куполом цирка висел огромный зеркальный шар, испускающий в это серое и убогое место сноп красок и радугу, по которой Джек любил катать детей.
Но все это в прошлом. Теперь он страж, и вот что сказала бы мадам Помпадур, будь она здесь: «Свыкнись, Джек, это теперь твоя работа – потешать толпу! Ты будешь слышать их смех или плачь, их предсмертные стоны и видеть, как от них уходит жизнь. Теперь ты такой Джек, и этого не изменишь».
Каждый раз, навещая Эдди в зоопарке, он подкармливал своего любимца всякого рода лакомствами: то глазом, то зубом. Но самым большим деликатесом для маленькой обезьянки были печень и желудок вторженцев.
«Мы скоро покинем это место, я тебе обещаю! Когда в следующий раз откроются Врата, нас здесь уже не будет. Мы сбежим, а остальные могут справиться и без нас. Вот увидишь Эдди, мы сбежим!».
Сегодня же Джек почувствовал, что что-то не так. Все было не так: туман больше не клубился бесцветной дымкой вдоль перрона, он двигался, поднимаясь все выше. При этом и желание кого-то убить возрастало внутри клоуна.
«Мне нужно поймать, хоть кого-нибудь….»
Иначе невозможно контролировать свое безумие, а оно уже постоянно льется легкой песней, и Джек насвистывает ее каждые день и ночь.
«Они где-то там, по ту сторону серой завесы из пыльных облаков и бледного солнца, что мрачным белым диском застыло на горизонте. Оно не двигалось, поднимаясь по утрам и каждый вечер падая в одной и той же точке…
Растрёпанные патлы, что торчали из-под черного цилиндра на голове клоуна, больше всего напоминали дорожную зебру. Черно-белый ненавистный цвет означал для Джека, по крайней мере, три вещи: смерть, грязь и, возможно, надежду. Но ее не было у него до этого дня. Он давно забыл значения слова «Надежда», хотя оно часто вертелось у него на языке, пытаясь вырваться из глотки печального клоун. Но звуков здесь не было, сколько рот не открывай, ни единого звука не услышишь, тишина стоит гробовая...
3. Акеми
Стрелка уныло застыла на цифре двенадцать.
«По эту сторону полдень, вечный полдень безобразного дня».