Серому, наконец, удалось перехватить Артура за предплечье и отпихнув его ногами, кое-как выпрямиться.
— Одурел?! — наконец, выдохнул он. — Три этажа!
— Вот и полетал бы, гандон! Делаешь что хочешь, да?! Там же я был! И моя девушка!
— Какая из девушек? — вызывающе прищурился Серый, оправляя куртку. — Та, что со среды или с воскресенья?
Артур толкнул Серого в грудь, тот еле удержал равновесие. Рядом уже начали останавливаться любопытные.
— Знаешь, что ты сделал, мудила?! — зарычал Арт, сжимая кулаки. — Диана в больницу попала! Из-за тебя! И своих гребаных шуток!
Серый распахнул глаза.
— Что?
Красные капли гневных слов распались горелыми клочьями. Мир на миг окутала пустота, совсем такая, как после таблетки.
— То самое! — заорал Артур. — С крыши пыталась убиться, дура! Чтоб ты сдох, ненавижу, — прошипел он, и резко повернувшись, быстро пошел по галерее.
***
Верхний этаж дома, в котором находилась съемная квартира, окутывали черные ленты. Лезли из окон, колыхались от ветра, гнулись, блестели на солнце. Серый уже давно понял, что Черное показывается лишь тому, кому хочет.
“Ты не заставлял их идти туда, так? Совершать непотребные вещи?”
Он взбежал по лестнице, открыл двери и нырнул во тьму.
— Я тоже не ангел!
“О, не надо так… Это же Артур затянул тебя во все это”.
— Я мог бы…
“Мог-не мог, какая теперь разница? Это в прошлом… И вообще. У нас свобода слова, так? Ты не написал ничего. Ни имен, ни прямых намеков… Они сами виноваты, что приняли это на свой счет! Тебе что теперь, за всех дебилов мира отчитываться?!”
— Он мой друг.
“Он всем друг. Такого сплетника, как Арт, еще поискать… будто от его слов никто не бесился… Он и над тобой наверняка смеялся, пока ты был серой мышью! Он просто этим скандалом пиарится на тебе, и все…”
— У меня больше никого нет.
“А надо? Зато тебя уважают. Чтобы не сходить с ума, выбери себе девочку по вкусу… Помнишь ту, брюнетку из “Джангла”? Или может быть… Элен?”
— Нет, никогда! — крикнул Серый, и тьма внезапно схлынула, свет из окна комнаты ударил в глаза.
Парень вдохнул и выдохнул несколько раз, разжал руки, стиснувшие сумку. Наполненный закатом воздух звенел от напряжения.
— Где ты? — шепнул Серый.
Черное молчало. Словно затаившись, выжидало удобного момента, чтобы ужалить. Серый боялся пошевелиться, обернуться. На периферии зрения по стенам ползли змеи. Но стоило скосить туда глаза, как они пропадали, превращаясь в обычные блики. Зажужжал телефон, это словно вернуло парню присутствие духа. Он вылетел из квартиры, сбежал по лестнице, не дожидаясь лифта.
Оказавшись под открытым небом, Серый пробежал несколько улиц, и только тогда сунул руку в карман и взглянул на разбитый экран с настойчиво звонившим незнакомым номером. Ответив, узнал голос, который не слышал уже несколько месяцев. Привалился спиной к режущим кольям металлической ограды. Голос отца не переливался ни красным, ни тягуче-фиолетовым. Он был сухим и острым, как хорошо заточенный нож.
— Мы в больнице. Любовь Петровна умерла. Ее нашли только что. Когда уж поздно было. Мать и нашла. Она была уверена, что ты там, но все же решила отпроситься пораньше. Теперь уж что… Мать все на себя взяла. Хотя Петр Палыч и не обвиняет. Возраст у бабушки все же. Так что… Можешь не волноваться. Иди, учись дальше… Студент.
В отражении лезвия — чернота. И последнее слово вскрывает горло.
Чернота в небе, на земле. Чернота на лицах, лишь их глаза горят, как фонари. Четыре улицы вправо, мост. Кирпичная стена. Провал выхода клуба. И знакомый пиджак. Базиль обернулся, улыбнулся снисходительно.
— Давно не виделись… Студент. Хочешь чего-нибудь новенького?
Белые кристаллы на миг затмевают черное. Это же не настоящая зависимость. Это только переждать… Перетерпеть, пока хреново. Легче же так? Да? Должно быть! Выдранные из глазниц фонари переместились выше, светятся, смеются. Их много, а он один. Слепые прохожие окончательно погрязли во тьме. Она льется изнутри. Когда-нибудь она кончится? Что тогда? Тогда станет лучше? Или кончится и он сам?
Черные глаза здесь только у одного. Черное. Плывет над крышами, вьется, ищет, не отпускает. Хочет убить, растворить в себе. Что теперь другие о нем подумают?
“Тебе давно должно быть плевать, что подумают”.
— Заткнись!!!
Рядом шарахнулись какие-то люди. Сгустки теней. Они не настоящие. Что настоящее? Боль — настоящая. И тьма перед глазами. Они теперь будут его презирать. За все.
“Хорошенький…”