плечи и узкие бедра, талия практически незаметна под мешковатым плащом. Длинные
белоснежные волосы и отнюдь не детское выражение на узком гладком лице.
- Буря приближается, - задумчиво проговорила она, будто бы и ни к кому не обращаясь. - Скоро она доберется и сюда. У вас совсем мало времени.
- Времени для чего? - спросил Арес.
Девочка повернула голову, и на какое-то мгновение Пейну показалось, что ее глаза
сфокусировались на лице Ареса. Нет, просто тени так легли.
- Чтобы сбежать.
Шая
В детстве Шая мечтала стать рыцарем, как двое ее старших братьев. Но она слишком
рано поняла, что этому никогда не бывать. Ее семья была слишком бедной для того, чтобы купить для младшего сына доспехи и для того, чтобы дать единственной дочери
достойное образование. Ее отец всегда повторял, что для женщины умение читать -
непозволительная роскошь.
Когда Шае исполнилось семь, ее продали в дом удовольствий, чтобы избавиться от
лишнего рта. Но там, к счастью, или к несчастью, она попалась на глаза одному из купцов черных и снова была продана. С тех пор прошло тринадцать лет. И никто бы не позволил назвать Поющую Смерти дешевой шлюхой, никто, будь у него в черепной коробке хоть
капля мозгов.
Но девушка, идущая сейчас по главной улице Крестьянского Удела, вовсе не
походила на одну из лучших убийц мира. Загорелая на солнце бронзовая кожа, темные
до плеч ровные волосы, раскосые карие глаза и платье, сдавливающее ее талию и грудь
так сильно, что ей казалось, будто еще несколько секунд, и она потеряет сознание. Многие желали видеть ее в своей постели, еще больше - мертвой, но сама Шая хотела только
одного - служить. Проведя тринадцать лет в Огненном доме, она научилась очень
многому: грамоте и геометрии, врачеванию и ядам, астрономии и физике, но самым
главным были умение сражаться и умение убивать. Но никогда для собственной прихоти.
Длинные тонкие шрамы, покрывающие всю ее спину, - были знаками очищения. За
каждую отнятую жизнь нужно было платить кровью и никак иначе. Прогневивший богов не проживет долго.
Дойдя до конца улицы, она свернула в один из переулков, ведущих в самый центр
городишка. Окна главного в городе борделя выходили прямо на гавань. Оттуда
открывался просто-таки чудесный вид, этого не отнять. Тяжелая, обитая железом дверь,
вела в просторный зал, где, словно кровью, исходили приторным ароматом ярко-красные розы. Тяжелый запах благовоний дарил давящее ощущение. По углам комнаты горели
высокие тонкие свечи, белые и красные, стены покрывали отрезки бардового бархата, им же была обита вся мебель в комнате. Слева располагалась ведущая наверх лестница из
бледно-розового мрамора.
Почему все бордели так безвкусны?
Шая сбросила одну из бретелек платья, оголив плечо, и распустила волосы. Обутые в
мягкие кожаные туфли ее ноги двигались бесшумно, когда она поднималась по лестнице и шла по длинному узкому коридору. В ее руках блеснула сталь изогнутого кинжала.
Скрипнув, отворилась тяжелая дубовая дверь...
И в комнату вошла старая служанка, неся в руках поднос с едой. Шая от
неожиданности вздрогнула и выронила ножик для бумаг.
- Вы что опять замечтались, миледи? - заботливо спросила женщина, положив поднос
ей на колени. - Ваши мечты забирают слишком много сил. Вам нужно поесть.
- Я не голодна.
- Ваш отец настаивает, чтобы вы принимали пищу три раза в день.
Шая знала, что спорить бесполезно:
- Хорошо. Можешь идти.
- Леди Халиса навестит вас через полчаса.
Служанка поклонилась и вышла из комнаты. Шая скривилась, есть ей совсем не
хотелось. Взяв поднос двумя руками, она хотела поставить его на прикроватный столик,
но он был так горяч, что она едва не пролила обжигающе горячий суп на себя. Ее руки, в
отличие от ног, еще не потеряли чувствительность. Чтобы сесть прямо, ей пришлось
подтянуть на руках. Резко откинув в сторону одеяло, она несколько секунд смотрела на
свои тонкие, покрытые бледной сеткой вен и артерий бесполезные ноги, а затем
медленно, одна за другой, руками свесила их вниз. В своих мечтах она всегда была
сильной и храброй, настоящей принцессой черных, а не умирающей. Ум и фантазия -
единственное, что служило ей безоговорочно.
Шая знала, что служанка вернется к ней через десять минут, чтобы забрать нетронутый поднос с едой, и еще через три минуты, чтобы помочь ей облачиться в ужасное платье.
Люди говорят, что немногим везет родиться в королевской семье. Шая с радостью
согласилась бы поменяться местами с любой, пусть самой страшной и самой бедной
крестьянкой, даже рабыней, если бы та обладала хорошим здоровьем и не походила на
полумертвую. Пусть она совсем не чувствовала ног от бедра до кончиков пальцев, но
зато спина болела от сидячего образа жизни, и никакие массажи не помогали ей.
Непослушными негнущимися пальцами она сняла с себя рубашку, борясь с каждой
пуговицей в отдельности. Служанка сделала бы это меньше чем за минуту, но Шае
хотелось хоть что-нибудь сделать самой.
Вошедшая служанка подхватила со столика нетронутый поднос и, не сказав ни слова, вышла с ним из комнаты, даже не взглянув на принцессу. Так было лучше для них обеих. Несколько минут спустя она вернулась с другой, чуть помоложе. Они вместе раздели
девушку и обмыли ее теплой водой. Женщины работали быстро и ловко, стараясь
лишний раз не смотреть ни на нее. Именно поэтому они работают здесь уже несколько
месяцев, хотя Шая так и не запомнила их имена. Служанки менялись так часто, что для
нее было проще называть их просто "служанка", а когда ей бывало что-нибудь нужно,
она просто говорила нечто вроде: "Принесите мне еще одну свечку, - или, - Принцесса
хочет, чтобы окно было открыто".
Принцесса Шая четыре месяца назад отпраздновала свои тринадцатые именины, и
никто в замке не верил, что она переживет еще хотя бы несколько. Она родилась слишком маленькой и слишком слабой, но почему-то выжила. Матери и отцу сказали, что, скорее
всего, она умрет еще в первый год жизни, но Шая продолжала жить, даже когда ее мать
умерла четыре года спустя, пытаясь произвести на свет своего четвертого ребенка.
Больше всего на свете Шая ненавидела жалость. Поэтому каждую служанку, хоть раз
посмотревшую на нее с жалостью, тут же выгоняли прочь. Сама Шая никогда себя не
жалела, хоть и знала, что скоро умрет, и не терпела этого от других.
Длинное бледно-розовое платье скрывало ее негнущиеся ноги и даже выпирающие
острые ребра, но ему было не под силу скрыть неестественную бледность ее кожи и глаз, из которых, казалось, день за днем уходили оставшиеся капли жизни.
Сколько, спрашивала она, просыпаясь утром. Год, месяц, день? Сколько ей еще
придется терпеть?
Иногда ей на некоторое время становилось лучше, переставали болеть суставы и кости, головные боли становились почти терпимыми, и сердце не болело при каждом вздохе,
но после этого становилось только хуже. В последний раз, когда она закашлялась, ее
начало рвать кровью, и она больше недели не могла ничего взять врот. Сейчас снова
была передышка. Три, нет четыре дня. Буря могла налететь в любую минуту.
Каждый раз, когда болезнь отступала, она целыми днями читала в кровати, стараясь
прочитать как можно больше, чтобы было о чем думать потом. Терпеть такую боль просто немыслимо, единственное, что ей оставалось, - абстрагироваться, стать кем-то другим,