Балагура Артура знал весь институт, без него не обходилась ни одна вечеринка и ни одно происшествие. Его самого никогда не ловили на чем-либо предосудительном, но что бы не затевалось другими, Артур всегда оказывался рядом и разносил новости чуть ли не быстрее, чем они появлялись. Оказалось, что Артур живет совсем близко к родительской квартире. Артур не умел молчать и болтал без перерыва, увидав любое смутно знакомое лицо. За счет того, что Серый часто встречался с парнем в метро и на улице по дороге домой, многие считали их приятелями. Настоящие друзья у Артура были тусовщиками, и Серого автоматом приписали к ним. Хоть в живую на вечеринках его никто пока не видел, но город-то большой, мало ли где еще отдыхает молодежь? Серому очень повезло, прослыть ботаником-затворником он не хотел.
С приглашениями на ночные тусовки от самого Артура было сложнее. Но с начала учебного года прошло всего три месяца, до сих пор Серому удавалось выкручиваться, а сейчас и вовсе сессия, любой нормальный студент скорее будет сидеть над книгами, чем над кружкой пива, или над чем там сидят в клубах…
Для того, чтобы снимать комнату, требовались деньги. Родители, не поддерживающие эту идею, предоставили сыну справляться самому, в надежде, что, бестолку побродив по собеседованиям, он отступится. Но Серому хотелось перемен. Зачем и каких именно, он не слишком четко представлял и сам. Но отделение от родителей казалось многообещающим шагом и не значилось в списке запрещенных действий. Так что, несмотря на скепсис отца и вздохи матери, Серый проявил неожиданное упорство и нашел работу недалеко от института. Задняя дверь небольшой кофейни выходила в темный тупик, общий с кухней ночного клуба на соседней улице.
Возвращаясь в студенческую квартиру после смены, Серый видел развеселую молодежь у входа в бухающую басами темноту. Отец говорил, такие заведения посещают лишь не уважающие себя отбросы. Серый неоднократно замечал среди посетителей клуба знакомых студентов и даже весьма ценимого в институте молодого преподавателя английского. В первый раз увидев проходящего мимо Серого, он широко улыбнулся, махнул ученику рукой и вновь повернулся к своим друзьям. Ему даже не было стыдно! Не мог же и преподаватель считаться “отбросом”?! Порой хотелось закрыть глаза и отключиться от бесконечной череды сомнений.
Мир оказался сложным. Привычное соответствие ожиданиям родителей теперь часто вступало в конфликт с представлениями сверстников о “нормальном” парне. В школе жилось проще, все не так серьезно… А теперь расслабиться можно было, как и дома, лишь закрыв за собой дверь комнаты. Но и туда нельзя добраться, не пройдя через минное поле общей гостиной, где до полуночи соседи по квартире обсуждали вечеринки, девчонок и рубились в “Фортнайт”. Молчать недопустимо — нужно поболтать на все популярные темы, старательно подбирая услышанные от других мнения, совсем так же, как в разговоре с отцом.
“Нельзя без последствий для здоровья изо дня в день проявлять себя противно тому, что чувствуешь; распинаться перед тем, чего не любишь, радоваться тому, что приносит несчастье… Наша душа занимает место в пространстве… ее нельзя без конца насиловать безнаказанно”.
Пастернаку легко было такое писать… Иногда Серый задавался вопросом — а как это, “быть собой”? Все время — только собой. И возможно ли такое вообще? Уж точно не тогда, когда тебе семнадцать.
***
Китовые пластины. Серый наконец понял, что именно ему напоминает стенд сухих полосок, тычущихся в ладонь острыми уголками. Китовые пластины. Звучавшая в торговом зале музыка давила на виски, мешая сосредоточиться. Где здесь эти дурацкие размеры? На бирках? На вешалках? Китовая улыбка звучала тревожным белым. Острым.
— Ну что, выбрал?
Голос отца зазвенел в ушах.
— Ты уже полчаса тут стоишь.
Недовольство. Сгущающийся холод.
— Неужели так трудно выбрать себе рубашку?!
Презрение. Красное. О студенческой примете не надевать на экзамены обновок лучше не упоминать, иначе оно станет темно-фиолетовым и тягучим.
— Пап, мне не нужна рубашка. Правда… Все придут, в чем обычно ходят. Никто не выпендривается.
Рука отца протянулась и выхватила из белой пасти вешалку. Он стоял рядом, в недорогом, но безупречно сидящем пальто.
— Вот и ты не выпендривайся. У любого уважающего себя мужчины должна быть рубашка! Хоть одна!
Жесткая ткань пахла химией, складки на рукавах словно требовали держать руки по швам. Серый застегнул последнюю пуговицу и взглянул на себя в зеркало примерочной. И так-то ничего особенного: худой, темноволосый, темноглазый, один из миллиарда таких же. А в рубашке и вовсе — иллюстрация к понятию “офисная мышь”.
— Вот, — удовлетворенно кивнул отец, отбрасывая штору. — Мой сын не придет на экзамен оборванцем. Заправь, — поморщился он.
Серый это и собирался сделать, если бы не внезапно открытая штора. Хотя почему внезапно? Просто за три месяца отвык… На двери в комнату Серого никогда не стояло даже шпингалета.
На выходе из стеклянной арки магазина в Серого с разгону врезался Артур, за ним маячили трое студентов с параллельного курса.
— Хай, бэйби! Вот везуха! Здрассти, — кивнул он, заметив, что приятель не один. — Слушай, дай зажигалку, а? Я свою в других штанах оставил, эти придурки не курят, а мне охота — сил нет!
Серый не видел отцовского лица, но мгновенно вспотел. Зажигалка у него была — подобрал забытую кем-то, сунул в рюкзак, да там и оставил. На всякий случай. Иногда пригождалась — Серый не курил, но регулярно сидел с парнями в курилке.
— Я не… — Серый переступил с ноги на ногу. — Думаю, у меня нет…
— Всеволод!
Черное, жгучее.
— Посмотри на меня! Ты что, куришь?!
Артур поднял бровь, губы начали разъезжаться в ухмылке. Стоящие в стороне парни разом обернулись. В висках стучало, Серый цеплялся за лямку рюкзака мокрыми пальцами.
— Всеволод?!
Артур понимающе усмехнулся, поднял ладони и отступил на шаг. Серый быстро сбросил сумку с одного плеча, нашарил пластиковый прямоугольник и протянул ему.
— Оу, спасибо, бро, — подмигнул парень и танцующей походкой направился к друзьям.
— Ты сейчас же поедешь со мной домой.
Ледяное. Тяжелое.
— Предстоит разговор.
Удушливое. Ядовитое.
Серый повернулся и сделал шаг в сторону.
— Куда собрался?! В машину, немедленно!
Серый, не оглядываясь, пошел к эскалатору. Потом не выдержал и побежал. Запрещающие знаки прыгали ему в лицо — белый, красный, черный, на стенах, на полу, на улице… Телефон в кармане завибрировал, мерзко пополз по бедру, словно в штаны запустила руку неведомая тварь. Серый остановился, привалившись к стене в тупичке, дрожащими пальцами достал мобильник, и, не глядя на экран, отключил звук. Мир вдруг схлопнулся до размеров текущей секунды — здесь и сейчас. Сейчас Серый не мог ничего — ни думать, ни говорить, ни объясняться.
“Что потом?”
Будь проклято это неумолимое “потом”! Но сейчас — ничего…
В общей гостиной стояла тишина — на выходные все обычно разъезжались кто куда: к родителям, к друзьям, на концерты… Серый вытащил из кармана мигающий телефон, швырнул его экраном вниз на тумбу у входа. Сбросил кеды, почти бегом пробежав по коридору, захлопнул за собой дверь комнаты, прижался к ней спиной и замер. Там, в углу над кроватью, клубилось черное. Серый ощутил, что сползает по двери вниз и судорожно глотнул воздуха. Получилось позорно громко.