- В свитке чётко сказано: «Никого не выпускать!» - ответил за всех десятник - Про впускать ни слова не было. И тут ещё одно...
- Что ещё?
- Мы не заметили, как они подобрались, - наклонившись к Конраду, смущенно прошептал десятник. - Они из лесу вышли у дальнего оврага. У нас там даже поста нет, костёр только поддерживаем, чтобы греться при обходе. И я прошёл по их следу назад... Они до ближайшей ели, а дальше нету ни одного. Только лисицы кружили, а человеческих - нету!
Конрад махнул рукой. На лице его ясно читалось: «Знаем мы ваши вечерние обходы и то, как вы греетесь». И что теперь делать с этой парочкой? Допросить надо бы для полноты картины. Кто такие, зачем пришли? Но он так устал от бестолковых селян, от одних и тех же вопросов, от бессмысленного блеяния в ответ, что решил разговор отложить. В конце концов, подозреваемыми они быть не могут, их здесь вообще не было в тот момент, когда злодеяние совершалось.
- Впредь будьте бдительнее, - отчитал он десятника, но как-то вяло, без энтузиазма, так что тот, приготовившийся к суровой выволочке, даже просветлел лицом. - Идите. И ты иди.
Это уже к селянину, который во время всей сцены смотрел на штатного дознавателя так жалобно, подпустив слезинку в глаза, что Конрад испытал внезапный приступ головной боли.
Надо отдохнуть. На завтрашнее утро был намечен допрос «проклятых колдунов». Сегодня это разминка была, так, подготовка. С самого начала было ясно, что от селян ни информации полезной, ни вообще никакой маломальской помощи ждать не приходится.
Конрад потянулся, разминая усталые мышцы. Он уже предвкушал, как закажет себе кружку эля (не обманул Мицык, отменный у него напиток) и свиную рульку с печёной картошкой.
Но насладиться поздним ужином ему не дали. Сначала со двора послышались возбуждённые голоса, слов было не разобрать. Потом стражник, который с другой стороны трактира охранял вход, пропуская допрашиваемых по списку, крикнул:
- Никого больше пускать не велено!
Конрад удивился было сознательности селян, которые с боем прорывались на допрос, но удивление быстро сменилось тревогой, когда чей-то высокий, должно быть, бабий, голос запричитал:
- Да что же делается! Что делается! Погибель наша пришла!
А потом просто начал выть, заглушая других, на одной тонкой, вытягивающей душу ноте: «У-у-у-у-у!»
Конрад выругался: наверняка ведь пустяки какие-то. Тёмный народ, невежественный. Он знал, что этим кончится. Даже обычное убийство в таких маленьких селениях годы будут обсуждать, смакуя детали. А если всё походит на жертвоприношение, то тут уж точно паники не избежать.
Дверь меж тем распахнулась под натиском ударов. Первым в трактир влетел помятый стражник, шлёпнулся на пол и отполз в сторону. Следом за ним, потрясая отобранным мечом, вбежал сельский голова, и попёр прямо на Конрада, который, хотя оружием владел сносно, не ожидал такого поворота и всё не мог нащупать свой собственный меч, лежащий рядом на лавке. Неизвестно, чем бы закончилось дело, если бы дорогу разъярённому селянину не преградил Мицык. Топор, с которым он теперь не расставался, небрежно лежал в ладони.
- Ума лишился, Богумил? А ну охолонись!
Голова повернулся на голос и сразу как-то обмяк. Почесал обухом отобранного меча за ухом.
- Так это... Мы говорим: «Пусти! Срочно, говорим, надо к дознавателю. Чтобы стражников, это, дал... Или магичку свою». А он ни в какую! Чуть не довёл до греха.
- Что случилось? - спросил Конрад, поднимаясь на ноги.
- Так это... На кладбище неспокойно!
- Мародеры что ли?
- Не... Мертвецы, кажись...
***
... Покосившуюся ограду погоста пошатывало в такт дрожи Покланца. Его трясло не от холода и уж точно не от страха. Просто вокруг была ворожба. Злая, тихая, чёрная. Старый шрам пульсировал почти непрерывно, заставляя мышцы содрогаться в бесполезной попытке избежать боли. Наёмник заметил, что и без того ветхая деревянная конструкция сейчас развалится, и отпустил её.
- Ты чего? - спросил стоящий сзади Богумил. - Учуял чего?
- Не знаю, - ответил Покланец. - Ты гляди по сторонам пока.
Он опустил голову и заметил, что руки основательно испачкались. Несмотря на студёный вечер, на руках остались остатки пахучей жижи, видимо от сгнивших досок. Пахнуло застарелой плесенью, особенно различимой в морозном воздухе. «Не могла она не замёрзнуть!» - подумалось наёмнику.
Что-то странное разлилось в воздухе, какое-то напряжение. Покланец такие ощущения никогда не игнорировал. Он отступил от ограды и положил руку на ножны, потом слегка пригнулся и начал шаг за шагом отступать от погоста в сторону ближних домов. Ограда жалобно проскрипела и упала, поднимая серую снежную пыль. Но не давешняя дрожь наёмника была тому причиной. Просто через неё перелезал измазанный рыжей глиной и чернозёмом человек. Луна освободилась от облаков, разом посветлело, и Покланец узнал в бредущей к нему фигуре похороненного утром старого пекаря. Богумил издал странный горловой звук, одновременно похожий на удивленный возглас и предсмертный хрип, а потом послышался быстро удаляющийся звук хрустящего под ногами снега.