Были, однако, и хорошие перемены. Страна немного оправилась от страшных ран и потерь. Жизнь постепенно налаживалась, и тут стали вспоминать о героях и их заслугах. О них стали писать, приглашать на встречи. Зачастили в деревню журналисты, потом и телевидение, вплоть до того, что из самой Москвы пожаловали. А где еще есть деревенька, из которой сразу два героя вышли? А уж таких гостей в карман не спрячешь, не утаишь. И вот, по старой доброй традиции, майским вечером, расселись мужики за длинным столом, и завели неспешный разговор.
— А что, Клим Егорыч, городские гости у тебя были? Гостинцев-то привезли? — стараясь казаться равнодушным, спросил Наум. А хитрющие глазки его так и сверкали.
— А то как же! — с готовностью ответил герой. — И занавески новые привезли, и стулья, и зеркало с тумбочкой в переднюю.
— Да-а-а, — затянул бывший командир танка, — надо было и нам воевать получше.
— А кто тебе не давал? — удивился Клим Егорыч.
Наум на минуту задумался, потом качнул головой:
— Не-е-е, три героя на деревню, это перебор. Страна на стульях разорится.
Клим Егорыч вздрогнул, губы его побледнели, он уже совсем было собрался броситься на обидчика, но Филиппыч во время отвлек его:
— А киношники не приезжали?
Вопрос для проформы. О киношниках через полчаса последняя наседка под сараем знать будет, не то, что добрый человек. Клим Егорыч поймался на этот ход, успокоился так же быстро, как вспыхнул. Эта тема приятнее стульев.
— Ну не каждый же год, — стараясь изобразить скромность, отговорился он, хотя самого распирала гордость. — Чай я не один герой по стране. Да и надоели уже. — Филиппыч заметил, как Сергей Иванович спрятал улыбку в усы. — А писаки прибегали. Один — из городской газеты, второй — из районной. Фотографировали, непременно со звездой. До чего люди на медали падкие!
Хозяин согласно кивнул. Клим Егорыч как дитя малое. Одним словом обидеть можно. А со стульями совсем простая история. Вспыльчив герой, что порох. Чуть что не так: хвать стул, хрясть об пол, и все. К следующей весне остаются в избе две лавки. Сработаны они на совесть, да и тяжеловаты: из сороковки скроены. А с занавесками еще проще получается: они у Клима Егорыча вместо рушника. Встал он из-за стола, вытер занавеской губы, руки, да и пошел по своим делам. Жена поначалу ругаться пыталась, но после второго стула успокоилась. Героя не переделать, а занавески к следующей весне из райисполкома новые привезут. У Героя Советского Союза быт должен быть налажен. Он — лицо могучей державы.
К вечеру подкрался майский, по-летнему теплый день. Ветераны засобирались по домам. Отметили, помянули, пора и честь знать. У Филиппыча за столом за все года еще никто не напивался. Да и силы надо поберечь. Праздник-то, он завтра. И Клим Егорыч чинно зашагал на свою Нижнюю улицу. Вскоре его нагнал Наум и вкрадчивым голосом зашептал на самое ухо:
— Клим Егорыч, а ты мясо-то к празднику получил?
— Нет, — встрепенулся герой.
— Да как же так?! — артистично воскликнул Наум. — Все уже получили. А тебя, похоже, забыли.
Клим Егорыч покраснел, побледнел и стал затравленно оглядываться, словно чего-то ища. Взгляд его сразу сосредоточился, и хмельная поволока куда-то исчезла. А Наум с готовностью протянул ему клюшечку.
— На-ка, Клим Егорыч.
Схватив клюшечку, Клим Егорыч бросился к правлению, что-то бормоча под нос, убыстряя и без того торопливый шаг, временами смешно подпрыгивая.
Накануне праздника Правление колхоза работало допоздна. Звон бьющегося стекла поверг всех в недоумение. Председатель выскочил на крыльцо и остолбенел. А Клим Егорыч не теряя время даром, с плеча хлестал клюшкой по окнам.
— Стой! Стой, Клим Егорыч! — заорал очнувшийся председатель. — Да что случилось?!
Два окна герой все-таки помиловал. Опустил клюшку и с гневом, раздувая ноздри, посмотрел на председателя.
— Ах, ты, такой-сякой! Всем мяса к празднику дал, а про меня забыл!
— Какое мясо?! — простонал председатель. — Только что мужики пошли бычка резать. Никому ничего еще не давали. Да и как же я про тебя-то забуду, Клим Егорыч? Ведь ты у меня на особом счету.
— Эт… надо же… — растерянно прошептал герой, клюшка выпала из безвольной руки, в этот момент он стал похож на обескураженного ребенка, который за яблоками залез на березу. До него наконец-то дошло, в какую историю он вляпался. — Ах, Наум, ах, паразит!