Жаба открыла рот, попутно нервно проглотив пролетавшую мимо муху, и растерянно закивала, но тут заметила, что к их разговору прислушиваются остальные сектанты.
– Да квак вы смейте! – заквакала она. – Я честная девица! Вся моя жизнь – служение Несмываемому Ктулху! Прочь! Вон!
– Ну погодите, я может еще про Ктулху хочу послушать, – попытался продолжить беседу Серый Волк, но Зева, раздувшись до синевы и невнятно квакая, понеслась на него. Волк отпрыгнул в сторону, в самую гущу строительства.
– Плот, плот, – заквакали строители. – Он сломал плот!
Волк посмотрел себе под ноги. Он стоял в куче палок и веток. Поднял глаза на Зеву, которая развернулась и снова неслась на него и, решив, что ему уже нечего терять, прыгнул к статуе Несмываемого Ктулху, схватил ее в зубы и понесся в сторону Большой Поляны.
Ктулху и Серый Волк. Часть вторая
Кваканье стало просто оглушительным. Лягушки и ящерицы неслись следом. Волк прибавил ходу, радуясь, что спина наконец-то прошла и перестало ломить лапы. Резко повернул в кусты орешника, прополз на пузе под ветками, пересек небольшую поляну, пробежал под липами, забился в густой ельник, осторожно прикопал там статую и вернулся обратно к поляне у старой рябины. Там почти никого не было. Только сидел у кучи веток и палок, еще недавно бывших плотом, маленький лягушонок. Увидев Волка, он вытаращил глаза и попытался завопить. Волк прижал его лапой и сказал:
– А ну тихо, служитель Ктулху! Передашь Зеве, что ваш Несмываемый у меня и я отдам ей его в шесть вечера. На Малой Поляне у Лысого Холма. Пусть приходит одна. – Развернулся и нырнул обратно в кусты ракитника. Ему не терпелось посмотреть, кому же так истово поклонялись земноводные.
Он вернулся в ельник и, помогая себе лапами и носом, развернул статую, завернутую в старые листья и обрывки бумаги. Несмываемый Ктулху оказался обрубком коричневой картонной трубы, по которой шли наискосок тонкие линии.
– Ненавижу современное искусство, – пробормотал Волк себе под нос и чихнул. Еще раз посмотрел на трубу и, забросав ее иголками, выбрался из ельника и побежал дальше. До вечера еще нужно было многое успеть.
В полшестого тяжело дышащий Волк подбежал к Малой Поляне. Так называлась широкая и ровная площадка возле входа в пещеру у основания Лысого Холма. Площадка была давным-давно вытоптана и утрамбована сотнями ног. По периметру ее лежали бревна и стояли пеньки разного диаметра. Все обитатели Заповедника собирались здесь, чтобы обсудить важные вопросы или отпраздновать важные события.
Волк огляделся и снова полез в кусты. На этот раз боярышника. В боярышнике на широком и плоском камне обычно сидели парочки, желающие помиловаться без свидетелей. Был у камня еще один плюс. С него открывался отличный обзор на Поляну, а кусты надежно скрывали наблюдающих. В этот раз на камушке сидел мрачный Иван Царевич и отмахивался от комаров веткой.
– Ну чего звал, Серый? – Буркнул он.
– И тебе здоровья, Царевич, – Волк сел, тяжело дыша, вывалил язык из пасти.
– Хоть бы зубы почистил, окаянный, – Царевич явно был не в духе.
– Хоть бы женился, беспутный, – не остался в долгу Волк. – Образумился бы.
– Да ну тебя, – Иван махнул рукой. – Говори, зачем звал? Из-за тебя пришлось свидание отменить. С прекрасной барышней.
– У тебя каждый вечер барышня, – скривился Волк. – И каждый вечер разная. Подвинься, рядом сяду.
Серый взгромоздился на камушек и, вытянув шею, принялся высматривать на поляне Зеву. Наконец-то нашел и прошептал Царевичу:
– Жабу видишь?
– Ну, – мрачно сказал Царевич, глядя в другую сторону. – Вижу. Давай быстрей уже, говори, что тебе надо, я может еще успею. На свидание.
– Мне надо, чтобы ты ее очаровал, а может даже поцеловал! Но насчет поцеловал я пока не уверен.
– Чегооо? – Иван привстал, нашел глазами Жабу, и ошарашенно плюхнулся обратно. – И вправду Жаба. Огромная какая! Слушай, а может мне сразу Медведя вашего поцеловать?
Раздался треск кустов, и к камушку выбрался Заяц с очередной пассией.
– Серый, вот ты где! – Обрадовался он. – А тебя уже заждались там. Я только что отпросился у медведя. Уступите нам местечко, а?