Она читает предсказание и наконец-то улыбается почти без слез. Я вручаю вертушку ей.
– Милая леди, вы так прекрасны, что сегодня для вас всё бесплатно.
Она вздыхает и молча кивает. Вот ее фото, я снял ее с детской вертушкой на фоне острова Кампа.
Я не знаю, куда отправить его, потому что фея не оставила мне адреса. Она вообще не сказала ни слова. И это прекрасно. Я все еще сентиментален и знаю, что феи не должны разговаривать.
Мммузыка
Дедушкина коллекция грампластинок – ящик Пандоры моего детства. Я не рассказывал вам раньше, нет? Так вот послушайте.
Они не любили меня. Они вообще никого не любили. Но приличия вынуждали их открывать нам двери. Нам – это мне и моим родителям. Мама – их дочь, обижалась и плакала, но изменить ничего не могла. Я был недостаточно воспитан и одарен, папа – недостоин мамы и все вместе мы вносили хаос в их стройную и упорядоченную жизнь.
Бабушка была историком искусств, а дедушка обожал музыку и преподавал в филармонии.
Однажды дедушка попытался занять меня, чтобы я не шатался неприкаянно вдоль книжных полок и не раздражал его своими вздохами. Он пригласил меня в свой кабинет, усадил на маленький диванчик, бережно поднял крышку проигрывателя и достал конверт с грампластинкой. Это была симфоническая сказка "Петя и Волк". Движения дедушки, и музыка, звучавшая как будто с другой стороны бытия, заворожили меня. В тот день я провалился в щель между нашей реальностью и музыкальной и долго не мог выбраться обратно.
С тех пор я мечтал только о том, что мы снова поедем к бабушке с дедушкой и я смогу услышать звуки проигрывателя. Они не приглашали нас очень долго. Но в новогодние праздники визита вежливости было не избежать и им пришлось пригласить нас, а нам принять приглашение. После того как все формальности были соблюдены, а праздничный ужин съеден, я принялся слоняться туда-сюда вдоль полок с книгами, краем глаза косясь на деда. Он как всегда не выдержал:
– Дмитрий, будь добр, присядь, пожалуйста.
Я послушно присел, чтобы через пять минут вскочить снова. Дед нахмурился, а я шепотом попросил:
– Дедушка, я еще раз хочу послушать "Петю и Волка".
Дед нахмурился еще сильней, мысль о том, что придется оставить ребенка наедине с драгоценным проигрывателем и пластинками была для него мучительна. Неожиданно вмешалась бабушка:
– Пусть он послушает музыку, Виктор. Детям ни к чему взрослые разговоры.
Так я снова оказался в кабинете, где стоял узкий диванчик, книжные полки, письменный стол деда и высокая тумбочка с заветным проигрывателем. Пластинки стояли в конвертах на самой верхней полке. Дед открыл проигрыватель, нежно достал пластинку, поставил ее и аккуратно опустил иглу:
– Ничего не трогай, – он включил проигрыватель и вышел.
Я замер, полуприкрыв глаза, звуки музыки захватили меня так же как и в первый ра-.
Пластинка почти кончилась, когда я заметил его. Он сидел на дедушкином стуле, развалившись, закинув ногу на ногу и поводя руками в воздухе. Он был... странным, но, завороженный музыкой, я не думал об этом тогда, а просто смотрел во все глаза.
Его длинные серые пальцы, в два раза длиннее чем у обычных людей, заканчивались длинными заостренными ногтями. И пальцы эти двигались в воздухе, взлетали и опускались в такт музыке, оставляя за собой полупризрачный след, который таял, чтобы возникнуть вновь, когда музыкальный пассаж повторялся.
Сам он тоже был серым и длинным, очень худым. Острые колени подергивались вслед за мелодией, жидкие длиные волосы на голове руках и ногах подрагивали в такт музыке. Он танцевал, точнее нет, парил и растворялся в звуках, в воздухе.
Лицо у него было смазанным, полузавешенным бесцветными волосами. Глазки маленькими и невыразительными, рот и нос выглядели небрежными запятыми на вытянутом лице.
Не переставая пританцовывать и дирижировать в такт, существо повернуло ко мне голову и расплылось в улыбке.
– Кто же это? – растерянно подумал я, не решаясь нарушить странный танец и прервать волшебство.