— Кварту пива, — сказала она, и было не ясно по голосу, молода она или стара.
Чарек нацедил кружку и пододвинул к ней. Его лицо разом утратило весёлость, уголки губ, с которых весь вечер не сходила улыбка, уныло опустились вниз.
— Янек, — тихо сказал бомбардир Юзеф и со стуком поставил кружку на стол.
— Что? — переспросил другой солдат.
— Бартось и Антось, — продолжил тот, не слыша.
— О чём ты?
— Влодзимеж, Валек, старый Лесь. Вы их не помните? — Юзек обвёл взглядом своих товарищей. — Они остались там.
— Марыля с Беаткой, — сказал Марек и грустно вздохнул. — Весёлые девчонки. Их отец торговал мукой, он с обозом шёл следом за нами. Зачем он взял их с собой? В телегу попала бомба. Знаешь, Юзек, Беатка мне улыбнулась один раз. Не просто так, а…
— Я понимаю, Марек, понимаю, — тряхнул обвисшими усами бомбардир.
За соседним столом отставил кружку пожилой доминиканец.
— Добрый эль, — сказал он, — но всё ж не так хорош, как пиво с Францевой пивоварни.
— Нет больше Франтишека, — загрустил второй монах и перекрестился, — и пивоварни нет. Сожгли наши славные воины вместе с засевшими в ней ополченцами графа.
— Восстановят, — махнул рукой третий. У него четверо сыновей. Кто-то, да выжил.
Половой заменил пустые кружки полными.
— Вряд ли, святые отцы, — ответил он, уходя. — Неделя уж прошла, а никто так и не появился.
В наступившей тишине было слышно, как щёлкают костяшки чёток.
— Посевная, а мы все воюем, — вздохнул солдат с крепкими руками пахаря. — Голодный год будет…
Незнакомка в сером пила перед стойкой своё пиво. Над её головой так же колыхался табачный дым, но в нём больше не было золотых нитей, они растворились, исчезли.
Когда она вышла из корчмы, Марек вскочил на ноги и кинулся следом. За ним вышли на двор и другие: и Настуся, и Чарек, и монахи, и даже столичный финансист с пороховым магнатом. Они стояли перед входом, глядя, как она идёт к привязанному у коновязи серому дракону, как зверь отряхивается от снега и расправляет кожистые крылья с таким звуком, будто огромные простыни захлопали на ветру.
— Кто это? — спросил Марек.
— Грусть… — ответил бомбардир. — Грусть всегда приходит напомнить, чего стоила радость.
Дракон направит свой полет над тусклой кромкой стылых вод,
По камню неприступных стен скользнёт огромных крыльев тень.
Погаснет золото фанфар, затихнет звук лихих гитар,
И окропит слеза отца чело безусого юнца.
Летит дракон, чье имя грусть, над тем, чего уж не вернуть.