— Ты не бойся, — шёпотом сказал Коля, — спи. Под таким тулупом даже на льдине не замёрзнешь.
За стенкой не знали, что тут такое случилось и почему это Коля притих и не требует, чтобы Сёма и Серёжа рубили дрова. Сначала Сёма и Серёжа пели песни, потом начали бегать из угла в угол и прыгать на одной ножке.
— Чего это они? — спросил Алик.
— Спи… Это они замёрзли, физкультурной зарядкой занимаются.
Но Алик не мог спать. Алик был добрый человек, и он не хотел, чтобы Сёма и Серёжа окончательно замёрзли.
В голове Алика рисовались всякие ужасные картины. Встанут они завтра, пойдут в соседнюю комнату, а там уже ни Сёмы, ни Серёжи. В углах, скрючившись, сидят только какие-то сосульки. Одна рыжая, потому что Сёма был рыжим, а вторая чёрная, сделанная из Серёжи.
Прыгать и танцевать всю ночь не будешь.
Бух, бух, бух… — послышалось за стенкой.
Это Сёма и Серёжа стаскивали со всех кроватей ватные матрацы.
Но недолго лежали под матрацами дружки.
Если б Сёма и Серёжа были плоскими амёбами, тогда дело другое. У Сёмы же и Серёжи были животы, плечи, коленки. И всё это вылезало из-под жестких матрацев наружу и страшно мёрзло.
Приятели не выдержали этих ужасных мук. Они подбежали к стенке и начали изо всех сил колотить кулаками по доскам.
Они колотили так сильно, что со стенки сорвался и повис на верёвочке портрет Колиного отца.
— А ну, тише, архаровцы! — не выдержал Коля.
— Сам ты архаровец! — завопил Сёмка. — Сам бригадир, а сам… Почему печку не топишь?
Коля подоткнул тулуп со всех сторон, чтобы не продуло Алика, улыбнулся и спокойно сказал:
— Нам и так тепло. Не мешайте спать.
Сёма и Серёжа совсем обезумели от холода. Они выбежали, в чём были, в коридор и начали тарабанить в дверь. Дрожали и гудели тонкие доски, звякала оторванная наполовину железная задвижка.
Коля подождал ещё немного, послушал концерт, который разыгрался в коридоре, и открыл дверь.
— Чего надо? — спросил он Сёму и Серёжу.
— Т-т-топи п-печку! — запинаясь и не попадая зуб на зуб, сказал Сёмка.
— Т-т-топи п-печку! — как эхо, повторил Серёжа.
— С-сами т-топите, б-бригадиры, — передразнил Коля. — Топор возле п-порога.
И тут Сёме и Серёже нечем уже было крыть и нечего уже было делать — или замерзай, если охота, и превращайся в разноцветные сосульки, или топи печку и грей свои несчастные бока. Сёма и Серёжа схватили топор и, щёлкая на ходу зубами, помчались из барака.
Через полчаса в печке весело горели-потрескивали пахучие сосновые дрова. Сёма и Серёжа с перепугу нарубили такую гору, что её вполне хватило бы на целую неделю.
Сёма и Серёжа нажарили печку, закрыли поплотнее железную дверцу и ушли на свою половину.
Вскоре за стенкой раздался дружный, спокойный храп.
Коля и Алик сбросили неуклюжий тулуп на пол и заснули просто так, даже без простыней. Алику, который очень любил тепло, снился замечательный сон — будто он сейчас лежит на морском берегу и греется на жарком южном солнце. Если в комнате хорошо натопить, так и в комнате будет не хуже, чем в Каракумах.
Утром приехали машины и вместе с ними лесорубы. Машины привезли макароны, капусту, селёдку, мороженое мясо и вообще всё, что нужно в тайге рабочим людям.
Отец Алика разгрузил вместе со всеми машины, а потом собрал ребят, потёр озябшие руки и спросил:
— Ну как, Коля, без происшествий обошлось?
Коля посмотрел по очереди на всех ребят — на Сёму, на Серёжу, на Алика, вытянул руки по швам и сказал:
— Всё в порядке, товарищ бригадир!
Отец и мать поссорились. Таня думала, всё будет, как у неё с Маринкой. Поссорятся, разойдутся в разные стороны, а потом подадут мизинцы и скажут: «Мирись, мирись, до свадьбы не дерись». У матери и отца так не получалось. Ссора росла и росла. Раньше мать называла отца Папа-Толя, а теперь стала называть Анатолием или даже по фамилии. Как будто он был учеником и получил двойку. У Тани в классе всех двоечников называли по фамилии.
Тане не разрешали называть отца Папа-Толя, хотя это в самом деле было так, а матери он вообще был не папой, а мужем. У Тани тоже было второе имя — Шлата. Так её назвал отец. Вчера вечером он пришёл с работы, снял с бровей пушинки снега и сказал: