«Хотя мне всего шестнадцать лет от роду, я прожил достаточно, чтобы убедиться в том, что бедность идет рука об руку с литературой. Я весьма обязан Вам, сэр, за Ваш совет и последую ему; более того, я уничтожу весь этот бесполезный литературный хлам, и никогда более перо мое не коснется бумаги, иначе как в связи с нуждами закона и права».
Вскоре Чаттертон отправил Уолполу еще одно короткое письмо с просьбой вернуть посланные им отрывки, поскольку его друг Барретт пишет историю Бристоля и хотел бы включить их в книгу. Томас не получил ответа и написал вновь; письмо пришло перед самым отъездом Уолпола в Париж; рукописи он так и не вернул. 24 июля, когда Уолпол возвратился в Лондон, Чаттертон снова написал ему, на сей раз гневно, сетуя на то, что Уолпол медлит с отправлением рукописей:
«Сэр,
Я не могу примирить Ваше отношение ко мне с теми представлениями о Вас, которые я некогда разделял. Сэр, я полагаю себя оскорбленным: не будучи осведомлены о моих обстоятельствах, Вы не осмелились бы обходиться со мною подобным образом. Дважды обращался я к Вам с просьбой вернуть мне копии рукописей — от Вас ни слова. Буду признателен, если Вы объяснитесь или извинитесь за свое молчание.
Томас Чаттертон
Июля 24 дня».
4 августа Чаттертон, наконец, получил рукописи, но теперь у него не оставалось никакой надежды, что Уолпол поможет ему опубликовать его творения. Хотя последним письмом Чаттертон и сжигал за собой мосты, совершенно очевидно, что Уолпол был незаслуженно груб с юношей, ведь и сам он со своим «Замком Отранто» сделал точно то же, что Чаттертон. Впрочем, через восемь лет после смерти Томаса Чаттертона он раскаялся, что не помог ему, и признал его гением, каковым тот, несомненно, и был. Несмотря на раскаяние, на Уолпола все же ложится доля ответственности за роковую судьбу Томаса Чаттертона.
Чаттертон мучительно переживал обиду, нанесенную ему Уолполом, он даже написал уничтожающую сатиру, которую намеревался послать обидчику, однако сестра отговорила его от этого.
Вскоре Чаттертон пережил еще один удар — смерть своего друга Томаса Филлипса. Весть эта поистине потрясла Чаттертона — он вдруг явственно ощутил жестокую реальность смерти. Вновь берется он за перо и сочиняет «Элегию на смерть Томаса Филлипса», стремясь выразить в ней скорбь и нежность к тому, кого он так чтил, — а чтил он немногих.