Так ли велико различие между этими авторами? Следует ли казнить одного, называя другого гением? Бедный Чаттертон умер таким юным — в 17 лет, в сущности, по недоразумению; репутация Макферсона была полностью разрушена, тогда как имена Уолпола и Шекспира продолжают жить и считаются великими в литературном мире.
Айрленд и Кольер были воистину «литературными обманщиками», но их поддельная шекспириана была раскрыта еще при их жизни, тогда как Чарлз Джулиус Бертрам почил на лаврах, а ведь он не уступал им в искусстве обмана. Подделка была раскрыта только спустя много лет после смерти Бертрама, да и тогда многие были убеждены, что его «находка» — подлинник.
Уайз, Де Жибле (он же — майор Байрон), Псалманасар, Дени Врэн-Люка и Вагенфельд разделили незавидную долю — все пятеро были авторами литературных мистификаций в общепринятом смысле слова.
Все они намеренно создавали литературные подделки, и все их творения были разоблачены, хотя Томасу Дж. Уайзу так и не были предъявлены обвинения.
Почему эти люди занялись литературными мистификациями, интересно само по себе. Деньги редко бывали целью обмана; стремление добиться признания и тщеславие возглавляют список причин, почти следом идут патриотические чувства: Вацлав Ганка страдал оттого, что у его родины нет литературной истории; наименее достойный мотив — злобная месть Лоудера.
Исследования этой интересной области литературного творчества показывают, что XVIII столетие особенно богато литературными мистификациями: именно в это время творили Чаттертон, Макферсон, Бертрам, Псалманасар и Лоудер.
Начиная собирать материал о разнообразных литературных подделках, я не очень хорошо представлял себе, какое множество людей замешано в подобной преступной деятельности. У меня был небольшой список имен, который я предполагал положить в основу книги, но за время исследования стало ясно, что включить в книгу всех найденных мною авторов литературных мистификаций будет невозможно, так что мне пришлось провести серьезный отбор. Я выбирал наиболее интересных, на мой взгляд, людей, наиболее известных авторов, а также тех, кто оказал значительное влияние на историю литературы.
«ТОТ ЮНЫЙ ГЕНИЙ»
24 августа 1770 года юноша семнадцати лет поднялся к себе в мансарду в доме № 39 по Брук-стрит недалеко от Лондонского района Холборн, собрал кипу рукописей и документов и принялся рвать их в клочки. Покончив с этим занятием, он лег на кровать, налил себе вина, всыпал изрядную дозу мышьяка и залпом выпил; так умер самый одаренный и самый несчастный из литературных мистификаторов — Томас Чаттертон.
Чаттертон родился 20 ноября 1752 года в Бристоле, в бедной семье. Отец его был на семнадцать лет старше матери и умер за три месяца до того, как Томас появился на свет. К тому времени он занимал полуофициальное положение в церковном хоре и был учителем Рэдклиффской приютской школы, или школы св. Фомы. Он тонко чувствовал музыку, страстно любил читать и с особым удовольствием предавался изучению древностей. Мать Чаттертона, женщина экспансивная, деятельная, после смерти мужа содержала семью, зарабатывая превосходным шитьем и вышиванием.
В пять лет Томас Чаттертон был неуравновешенным строптивым ребенком и ни за что не хотел учиться тому, чему его пытались учить. Томас вечно задирал своих сверстников и обращался с ними как со слугами. Так продолжалось до семи лет, когда он нашел у отца старую Библию, выучился читать, и с тех пор у него пробудился интерес к отцовским книгам. Особенно ему нравились огромные рисованные инициалы. Вскоре интерес к книгам стал почти фанатичным, мальчик читал беспрерывно, и матери приходилось отбирать у него книги. Томаса это чрезвычайно огорчало, и он стал пропадать в близлежащей церкви св. Марии Рэдклиффской. Помощником священника там был его дядюшка, и они часами беседовали, а иногда Томас бродил по кладбищу, разглядывал надписи на могильных плитах. Занятие это все сильнее увлекало его, богатое воображение помогало представить, какими умершие были при жизни. Они стали его друзьями; эти призрачные фигуры казались ему товарищами, в которых он так нуждался. Все отдаляясь от семьи и друзей, он все больше привязывался к церкви св. Марии.
В 1760 году, когда Томасу исполнилось восемь, его отправили в Колстонский приют. Там ему выдали синее, похожее на монашеское, одеяние. Новый наряд нравился мальчику: он походил на старинные одежды и возбуждал его любовь к прошлому. Сама же школа его разочаровала; малейший признак незаурядности в воспитанниках встречал полное равнодушие тамошних наставников. Друзей среди учеников у него почти не было. Томас предпочитал общество старших, тех, кто мог разделять его не по годам взрослые интересы. Первые месяцы в Колстоне прошли очень одиноко, а во время каникул мальчик целыми днями просиживал на чердаке родного дома, где книги помогали ему погрузиться мечтами в пятнадцатое столетие. К десяти годам все свои карманные деньги Томас тратил в ближайшей библиотеке — там книги давали на дом, — зачитываясь трудами по истории и богословию.