Все просто. Пять женщин — пять чувств.
А какое качество для вас главное в женщине?
Чтобы заботилась обо мне. (Смеется.)
А непростительный недостаток?
Фригидность.
Однажды, когда я играл в баре (летом 1956 года, в Ле Туке) во время вечернего чая, от пяти до семи, возникла дивная женщина, — мои дивные губы так и произнесли: дивная. Более красивая, чем Брижит... Наши взгляды встретились, когда я играл My funny Valentine, и я понял, что вытянул скверный билет... На ее пальце красовалось обручальное кольцо, но она была одна, она явно проводила уик-энд в шикарном равностороннем треугольнике между отелем «Вестминстер», казино и «Клуб де ла Форе». Когда она вновь появилась вечером, на ней было великолепное вечернее платье, она была так прекрасна, что в зале все стихло... Она села неподалеку от фортепиано, и я сказал метрдотелю: «Спросите у той молодой женщины, что бы ей хотелось услышать?» Она попросила меня исполнить My funny Valentine и послала мне бокал шампанского. Немного погодя она встала, глядя мне в глаза. Через пять секунд — я засек время — до меня дошло: «Э-э, да она хочет снять маленького пианиста. Но я — я не хочу этого». Я потупился и позволил ей уйти. И всегда сожалел об этом.
Мне нравятся внешне суровые, загадочные и очень холодные девушки. По опыту знаю, что с чувственной с виду девушкой дело чаще всего заканчивается ничем. Я одинок. В поисках женщины на меня порой находят приступы бешенства. Я компенсирую это эстетизмом, эротизмом и даже фетишизмом.
Я никогда не буду питать нежность к женщинам, я их ненавижу. С ними все вечно что-нибудь не так.
Почему хорошенькие девушки влюбляются в некрасивых мужчин?
Меня они обожают, а мне для этого не нужно даже пальцем шевелить. Мой телефон трезвонит беспрерывно. С каждой почтой приходят любовные письма.
Мне нравятся женщины как объект, красивые женщины, манекенщицы, модели. Во мне просыпается художник. Я никогда не говорю: «Я тебя люблю», это они твердят мне об этом. Равноправия не существует.
Для меня любовь — это потайные комнаты и волнение запрета. В любви должно быть нечто отвратительное и скрытое. Скрытое от других. Впрочем, я вовсе не являюсь раскрепощенным человеком, в том смысле, который зачастую подразумевается: мне кажется, что мое воспитание, напичканное запретами, представляет интерес, поскольку я таким образом могу вести жизнь домашнего порнографа. Воспитание, лишенное запретов, приводит к бессилию, оно ведет к бессилию целые поколения. <...>
Девушка без табу — скверная возлюбленная. Если отсутствуют запреты, если утрачено ощущение запретных путей, откуда в таком случае возьмутся любовные восторги?! Современная женщина способна породить массу гомосексуалов, поскольку она жаждет освобождения... В этом плане я весьма консервативен. Я любовный реакционер!
Я — тип, живущий анонимно, вне мира, и вдруг меня заставляют разыгрывать плэйбоя. Я не волокита... Я по-настоящему влюблен, и это никого не касается, но во мне нет ничего от жениха. Б. Б. счастлива. Б. Б. работает. Б. Б. развлекается. Нам хорошо вместе, а закон вовсе не запрещает совместное проживание.
Время моей работы с Брижит Бардо — благословенный период. За одну ночь я мог создать две, три песни.
Как-то мы с Брижит Бардо обедали, и за обедом я напился, вполне сознавая, что делаю. Она назавтра позвонила мне и спросила, почему я так поступил. Я отмалчивался — типа «я был сражен твоей красотой». Она сказала мне следующее: «Напиши мне самую прекрасную песню, какую сможешь выдумать». Ночью я написал песни — «Бонни и Клайд» и Je t’aime, moi non plus.
Песня Je t’aime, moi non plus была записана Гензбуром и Бардо, но адвокат, агент Бардо и прочие заинтересованные лица объединились, и на пластинку был наложен запрет (уцелело лишь несколько копий). Во «France dimanche» был опубликован скандальный репортаж, где рассказывалось о впечатлении, которое производит запись. Гензбур в свою очередь заявил журналисту:
В скандальной газетке была опубликована скандальная статья, поэтому не может быть и речи о том, чтобы породить еще один скандал, выпустив пластинку: она слишком прекрасна. Это эротическая песня, которую явно запретили бы слушать тем, кому еще нет восемнадцати. Но музыка сама по себе удивительно чистая... Я впервые в жизни написал песню о любви, и вот что из этого вышло, дело приняло скверный оборот. Бардо великолепно интерпретировала текст. Работа с ней доставила мне огромное удовольствие. Я побудил ее петь в драматической манере, вышло здорово.