- Прекратите! - резко сказал инспектор. - Ваши обвинения понятны, и мы примем их во внимание. Но держите все-таки себя в руках. Это ведь всего лишь ваше личное мнение, и не более того.
Взгляд Зайделя был прикован к чему-то за спиной инспектора, а Беркович успокаивал девушку и тоже не мог видеть, на что смотрел актер. С неожиданным возгласом Зайдель бросился вперед и опустился на колени перед погасшим костром.
- Эй, ну-ка отойдите! - крикнул инспектор. - Что вы делаете?
Но Зайдель уже встал на ноги. В руке он держал женскую сережку.
- Видите! - возбужденно сказал он. - Вы видите? Это сережка Сони! Я сам видел на ней эти серьги!
Хутиэли отобрал у Зайделя сережку. Сержант Беркович, оставив Соню на попечении патрульного Авнери и подошел к инспектору. Сережка, судя по ее виду, побывала недавно в сильном пламени и почти обуглилась.
- Это сережка Сони, - как заведенный повторял Зайдель.
Хутиэли и Беркович одновременно посмотрели на девушку, которую поддерживал Авнери. В ее ушах не было серег. Соня встретила взгляды полицейских и смертельно побледнела.
- Я... - пролепетала она. - Вы что... Это...
- Это действительно ваша вещь? - спросил Хутиэли, протягивая сережку на ладони.
- Моя... - прошептала Соня. - Но... У меня неделю назад пропали серьги... Я не могла их найти...
Беркович опустился на колени перед погасшим костром и указательным пальцем пошевелил золу в том месте, где Зайдель подобрал сережку. Зола была еще теплой. Беркович вытер палец носовым платком и встал с колен.
- Хорошая история, - пробормотал он. - Сразу выдает дилетанта.
- Ну-ка, ну-ка, - сказал Хутиэли, с интересом наблюдая за действиями Берковича. - Похоже, что у тебя сложилось определенное мнение.
- Да, - кивнул Беркович. - Вот господина Зайделя интересовало, где была утром Соня Аккерман. А мне интересно, где был сам Зайдель. И почему он появился здесь сразу после Сони. Может, он за ней следил?
- Вы думаете, о чем говорите? - холодно поинтересовался Зайдель.
- Конечно, - кивнул Беркович. - И когда говорю, и когда делаю. Инспектор, - обратился он к Хутиэли, - вы же видите, сережка побывала в сильном огне, в открытом пламени.
- Несомненно, - подтвердил инспектор.
- А господин Зайдель, - продолжал Беркович, - вытащил ее из верхнего слоя золы. Костер догорал, пламя было слабым. Собственно, открытого огня уже вообще не было, только зола продолжала тлеть. Туда, в золу и была брошена сережка. Кто-то ее предварительно подержал в огне. Не здесь, конечно. И я подозреваю, кто это мог быть.
Зайдель бросился в сторону, но патрульный Авнери отреагировал мгновенно оставил Соню и бросился за актером. Силы были, конечно, не равны...
По дороге в управление Хугиэли сказал сержанту:
- Ты имей это в виду, Борис. Ревность - страшная штука.
- Я не ревнив, - отозвался Беркович. - А Наташа совсем не кокетка, не такая, как эта Соня.
- Кто знает? - вздохнул инспектор. - Говорят, ревность непредсказуема.
- Если я и убью соперника, - твердо сказал Беркович, - то только в состоянии аффекта. Я не стану заранее красть у девушки серьги, обрабатывать их в пламени, устраивать пикник... Бездарный спектакль...
- Что ты хочешь, - прокомментировал Хутиэли. - Зайдель ведь актер, а не режиссер...
Дело второе
СИАМСКИЕ БЛИЗНЕЦЫ
Я не знаю испанского языка, - огорченно сказал сержант Беркович. - Вряд ли от меня будет прок.
- Тебе и не нужно будет говорить по-испански, - успокоил его инспектор Хуnиэли. - Эти господа свободно владеют английским. Они ведь путешествуют по разным странам, прошлый год провели в Европе, так что английский для них необходимость.
Беркович вздохнул. Дело, которым ему предстояло заняться, было, по его мнению, абсолютно бесперспективным. Во-первых, иностранцы, подданные государства, расположенного по другую сторону Атлантического океана. Во-вторых, совершенно чуждая среда. Беркович никогда не любил цирк, его не интересовали ужимки клоунов, ловкость жонглеров и муки творчества дрессированных животных. И в-третьих, артисты мексиканского цирка вовсе не горели желанием давать показания израильской полиции. Да, убит человек. Ясно, что убил кто-то из своих. Значит, сами и разберемся. Бедняга Офер Симха, снимавший предварительные показания, пришел в бешенство - никто не желал четко отвечать на самые простые вопросы. А теперь инспектор скинул это дело на Берковича, и сержанту предстояло управиться ровно за тридцать шесть часов именно столько времени мексиканский цирк еще давал свои представления в парке на берегу Яркона. Можно, конечно, задержать мексиканцев еще на двое суток прокурор безусловно выдаст нужное постановление, - но вряд ли эта задержка улучшит настроение артистов. Если они молчат сейчас, то будут молчать и потом...
А еще сам характер преступления... Такого Беркович не мог припомнить за всю историю криминалистики, а ведь он начитался в свое время всякой литературы и мог рассказать о совершенно уникальных случаях. Однако где и когда убивали... сиамского близнеца?
Беркович сидел за своим столом и просматривал страницы компьютерного досье, стараясь запомнить каждую деталь, прежде чем отправляться в северный Тель-Авив. Итак, мексиканский цирк-шапито расположился в парке неподалеку от планетария. Было это две недели назад. Представления пользовались успехом, особенно выступления сиамских близнецов Вальехо и Алессандро. Братья срослись боками и, говорят, передвигались настолько уморительно, что одного их появления на арене было достаточно, чтобы вызвать аплодисменты зрителей. По мнению Берковича, это было просто гнусно -как можно эксплуатировать человеческую беду? Впрочем, похоже, что сами братья вовсе не жаловались на жизнь. Месяц назад им исполнилось двадцать семь, из них больше половины они провели в цирке, этот образ жизни был для них привычен. Однако неделю назад после представления, когда артисты разошлись по своим домикам, из караванчика, где жили близнецы, раздался вдруг дикий вопль боли и ужаса. Первым на место трагедии прибежал конюх Филипп Альмог. Он увидел корчившихся на полу братьев, в спине Вальехо торчала рукоять ножа. Вальехо дернулся и затих навсегда, а Алессандро, сраженный шоком, не мог вымолвить ни слова.
Вопрос о том, кто нанес смертельный удар, был оставлен на потом. Сначала нужно было сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти Алессандро. Медики скорой помощи, потоптавшись минуту в нерешительности, приняли единственно верное решение: погрузили братьев в машину и отвезли в больницу "Ихилов", связавшись с главным хирургом и рассказав ему об уникальном убийстве.
Полчаса спустя лучшая бригада хирургов стояла у операционного стола и тщательно перерезала ткани и артерии, соединявшие сиамских близнецов. Вальехо был уже полчаса как мертв, и нужно было сделать все возможное, чтобы спасти жизнь оставшемуся в живых брату.
Израильская медицина сотворила очередное чудо, и после шестичасовой операции мертвое тело Вальехо было отделено от тела живого, но потерявшего много крови Алессандро - ведь кровеносная система братьев представляла собой до операции единое целое.
Вальехо увезли в больничный морг, а Алессандро - в реанимационную палату, и никто не мог дать гарантии, что молодой человек выживет. Три ночи жизнь его висела на волоске, на четвертую кризис, по словам врачей, миновал, на пятый день Алессандро пришел в сознание и, поняв неожиданно, что из урода превратился в обычного мужчину, опять лишился чувств - к счастью, ненадолго.
Между тем, Офер Симха проводил допросы свидетелей и мучился от сознания собственного бессилия. Артисты и обслуживающий персонал цирка были предельно вежливы и говорили о чем угодно, только не о том, что нужно было знать полиции. В тот злосчастный вечер все занимались своими делами, никто ничего не видел, никто ничего не слышал - кроме, конечно, страшного вопля умиравшего Вальехо. Никто не видел человека, вошедшего в караванчик близнецов, никто не видел, чтобы из караванчика кто-то выходил. Когда конюх прибежал на крик, дверь вагончика была распахнута настежь. Следы? Какие могли остаться следы, столько людей прибежало... На рукоятке ножа были только следы Алессандро брат-близнец безуспешно пытался вытащить орудие убийства из раны...