Через несколько дней оставшиеся в живых услышат, что Городокская операция завершилась успешно, что их дивизия взяла в плен более тысячи солдат и офицеров противника, что Москва салютовала в честь войск 1-го Прибалтийского фронта.
— Сейчас им надо бы обсушиться, отоспаться. А они идут…
ВОЛШЕБНЫЙ СТРЕЛОК
Не знающим, что такое лежать в засаде, заботы снайпера кажутся нетрудными.
Лежа здесь, Федор ведет единоборство сразу с двумя противниками. С одним из них — с морозом — все же справляется. Многие говорят ему: "Тебе-то, сибиряку, мороза бояться?" Подобные слова принимал за шутку. Но знал твердо, что шутки с морозом плохи и никогда не пренебрегал предпринимать всевозможные предосторожности. Вот и сейчас пытается согреть себя то шевеля пальцами рук и ног, то напрягая, то расслабляя все мышцы поочередно.
Первый, настоящий враг — это фашистский снайпер, которого поджидает уже четвертый день. По всем данным, он мог вести огонь из траншеи. И Охлопков не отрывает глаз от того места, где рядом с тремя кустиками виден снежный бугорок: не то пень, не то камень.
Время от времени Федор посматривает и направо. Там Ганьшин должен пустить в ход чучело. Прежнее чучело в маскхалате с шапкой расположили на вчерашней позиции Федора. Новое же Ганьшин отнес в овраг, установил в нескольких шагах от конца траншеи, напротив того самого места, которое мог облюбовать фашист.
Вдруг из края траншеи полетел жердь. Это начал работать Ганьшин. Тут-то в предполагаемой засаде что-то зашевелилось. Федор, чуть приподняв винтовку, через оптику направил взгляд туда — снайпер, оказывается, там и лежит. Когда чучело, приводимое в движение Ганьшиным с помощью веревки по натянутой проволоке, стало "идти нагнувшись", тот высунулся почти на полголовы. Федор тут, про себя проговорив "кого на мушку хочешь взять", нажал на курок. Фашист, неестественно вскинув руку, опрокинулся вниз.
Федор вполз в овраг, встал на онемевшие ноги и побежал в тыл, к своим. На условленном месте Ганьшин уже дожидался его и радостно улыбался. Друзья обнялись:
— Спасибо! Спасибо, друг!
— Ну, будет тебе… Ты цел, я цел…
Ганьшин и Охлопков/побежали дальше, на радостях не замечая как верхушки тальника хлещут их по лицу.
Вскоре после изнурительного четырехдневного поединка Охлопков оказался на участке 1-го батальона. И командир, ^капитан И. Е. Баранов, и те бойцы, с которыми довелось встречаться, говорили в один голос:
— Нашелся такой живодер, что и дышать не дает. Жертв все больше. А снайпера у нас нет. Выручай, Федор!
Охлопков легко установил, откуда бьет тот снайпер, и, не сходя с места, начал рыть глубокую ячейку в бруствере. Затем с обеих сторон обложил ее камнями: слева побольше, справа поменьше. Середину подравнял рукояткой лопатки так, чтобы дуло винтовки двигалось свободно. Когда положил еще один камень, у него получилось отверстие, похожее на амбразуру.
Сидя на дне траншеи, Федор покурил и, не обращая внимание на любопытствующих, сосредоточенно осмотрел и оптику, и винтовку. Убедившись, что все в порядке, встал, ловко сунув два больших пальца за ремень, одернул гимнастерку, застегнул на все пуговицы телогрейку, туго затянул брезентовый ремень, завязал изрядно потрепанную шапку так аккуратно, будто она из дорогого меха. Наконец, ладони его рук слегка коснулись груди и бока. Жест этот означал, что он готов выполнить задание.
Неторопливым, уверенным движением Федор поместил винтовку в только что сооруженную им самодельную амбразуру и навел оптику на предполагаемое место, где должен лежать тот стрелок-"живодер". Он был "на месте". Винтовка у него с «цейсом», сам, укрывшись за железным щитом, ведет через узкую щель наблюдение. Близко от него блестят на солнце топоры солдат, строящих блиндаж. Тут же два офицера сидят, курят и переговариваются о чем-то.
— Пойди сюда, — окликнул Федор самого ближнего. — Иди, подними-ка свою шапку на лопатке.
Как высунулась шапка над бруствером, фашистский снайпер не преминул пустить пулю и, чтобы удостовериться, высунул голову. Этого-то и надо было Охлопкову, и он нажал на крючок.
— Есть! — заорал боец, поднявший лопаткой свою шапку.
В следующее мгновение упал один из офицеров, схватившись за голову. Другой в недоумении соскочил с места, но тут же был сражен наповал. /
— Есть!.. Есть!.. Вот это да!
Теперь Федор винтовку направил на солдат с топорами и пустил три оставшиеся в обойме пули.
— Хлоп! Хлоп! Хлоп!
Пока вставлял обойму под радостные вопли хлопающего в ладони бойца, немцы исчезли, как будто ветром сдуло. Зато стали собираться свои.
— Ага, фашист получил по зубам?!
— Как ты так быстро стреляешь?
— Винтовка, наверняка, необычная! Да? Собрались, судя по одежде, новички, вновь прибывшие на фронт. Немец сейчас может накрыть их разом.
— А ну, разойдись! — Во всю глотку заорал Охлопков и сам быстро побежал по траншее.
Фашист и на самом деле долго не заставил ждать, открыл довольно густой пулеметный и минометный огонь. На это ответила и наша батарея. Скоро "выяснение отношений" утихло, и Федор, вставая со дна траншеи, понял, что у немца на этом участке три дзота, а не два, как ему сказал командир батальона.
Перед выходом в тыл Федор то ли из-за любопытства, то ли желая уточнить осмотрел свою засаду. Ему прежде всего бросились в глаза следы пуль «МГ». Будто кто-то повел граблями с крупными зубьями. И попадание ровное. Желая найти гнездо крупнокалиберного пулемета, Федор даже направил туда свою оптику, однако ничего подозрительного не обнаружил.
Когда вечером был у командира роты, ему четко сказали, что третьей пулеметной точки перед ними нет. Выслушав внимательно Охлопкова, грузный лейтенант лет пятидесяти улыбнулся:
— Может тебе померещилось? Бывает и такое. Но ты молодец. Волшебник, да и все тут. Давай-ка ты завтра охоться за ним. Может, и зацепишь. Добро?
Конечно, Федор знает цену подобного «доверительного» разговора с командиром. Это означает, что в случае чего ответ будешь держать сам.
На вопрос лейтенанта о ночевке Охлопков ответил просто: где бойцы, там и его ночлег.
— У вас олени? Как ездите на них? — Спросил кто- то из бойцов, когда все улеглись в тесном блиндаже, построенном прямо в траншее наподобие ниши, вместо дверей закрытой брезентом.
— Оленей нет.
— Ну да? Что же есть тогда?
— Корова, бык, лошадь.
— Откуда там корова и бык?!
— Бросьте, ребята, ерунду пороть! — Кто-то из стар ших остановил ребят. — Якуты, говорят, все отличные стрелки? Правда это?
— Хороших стрелков у нас много.
— И лучше тебя есть?
— Конечно. Даже в моем колхозе есть такие. Ребята снова загалдели: "Я сегодня первый раз видел такую быструю и меткую стрельбу", "Еще как лучше стрелять-то?", "Якуты все охотники, они знаются с ружьем вместе с соской". Наконец, голос того самого старшего заглушил всех остальных: "Что толку от вашей болтовни. Дайте говорить ему".
Так могут шуметь только новички. И Охлопков после недолгих уговоров начал рассказывать им про одного меткого стрелка, однако предупредив, что по-русски знает плохо.
Его, того знаменитого стрелка, он, Федор, увидел еще будучи мальчиком. Шел тот человек мимо их избы в сторону реки Алдан. На нем была складно сидящая брезентовая куртка, за плечом та самая трехстволка, о которой ходили легенды. Сапоги с напуском и длинными голенищами, тонкие перчатки из ровдуги, ворсистая шапка с козырьком, кожаная сумка с кисточками и блестящими колечками, узкие, но густые черные усы под носом, чистое белое лицо с большими круглыми глазами делали его непохожим ни на кого из местных жителей. Это, как потом узнал в годы учебы в школе, был учитель Решетников.
Ружье Решетникова имело три ствола. Левое дуло назначалось для мелкой дичи и заряжалось обычной дробью. С правого ствола тремя крупными дробями можно было бить по крупной дичи вроде гуся или косули. Третий ствол предназначался для стрельбы картечью. Так вот, этот Решетников попадал из своего ружья на лету в гуся, пролетающего на высоте 150–200 метров. Сказывают, что это самое ружье в годы гражданской войны у него отобрали белобандиты, и он, не желая расстаться с любимым ружьем, добровольно пошел к ним в отряд.