Дальше Калерия читать не могла. Чувствуя нервный озноб, она встала, закурила и, терзаемая раздирающей ее сознание мыслью о том, что она должна что–то безотлагательно сделать, прошлась по ковровой дорожке. «Нет, молчать об этом нельзя!.. Пускать в науку таких проходимцев — это преступление!..» И тут же сердце захлестнуло незнакомое ей раньше чувство мстительного упоения, предвкушение справедливой расплаты, которая должна обязательно свалиться на голову нечестно преуспевающего Яновского. Глубоко затягиваясь сигаретой, сбивая с нее пепел прямо на ковровую дорожку, она взад–вперед ходила по кабинету, пока еще точно не определив своего дальнейшего поведения. «Медлить с этим нельзя!.. Защита диссертации назначена через месяц, нужно что–то срочно предпринимать! — Но тут же, стараясь подавить в себе вспышку гнева и возмущения, начала рассуждать: — А чего я, собственно, боюсь?!. Яновский обеими ногами попал в капкан. И если его публичное разоблачение состоится после голосования членов ученого совета и диссертация пойдет на утверждение в ВАК, то позор кафедры и факультета примет более широкую огласку, а сам диссертант попадет в центр такой скандальной истории, от которой он не отмоется всю свою жизнь…»
Чувство, охватившее в эти минуты все существо Калерии, чем–то напоминало ликование пиромана, пришедшего в экстаз при виде пожара, который принесет немало горя и лишений погорельцам. Участь Яновского, когда о его позоре узнают люди, будет куда горше, чем участь погорельца. И это наполняло Калерию каким–то полухмельным чувством предвкушения торжества справедливости.
Как всегда, когда в острых ситуациях Калерия не находила четких и точных решений и не знала, как поступить ей в положении, требующем немедленных действий, она позвонила мужу. Однако, боясь, что телефон у профессора Верхоянского сдвоен с аппаратом его секретарши, она открыла дверь и, убедившись, что секретарши на месте нет и никто ее не подслушивает, набрала номер телефона. Трубку Сергей Николаевич поднял сразу же, после первого гудка.
— Сережа, это я.
— А я думал — Венера Милосская, — раздался в трубке насмешливый голос мужа.
— Сережа, мне не до шуток!.. — со сбоем в голосе проговорила Калерия.
— Я слушаю тебя. Только постарайся отстреляться побыстрее. У меня срочная работа.
Оглядевшись по сторонам, словно ее может кто–то подслушать, Калерия поднесла трубку ко рту и прикрыла ее ладонью.
— Сережа!.. Я тебе вчера говорила, что я должна делать сегодня в первую половину дня. Ну вот… — Она перевела дух. — Я прочитала около двух третей этого «шедевра». Меня сейчас бьет колотун. Ты не можешь себе представить, что это такое!..
— Короче! — раздалось в трубке, — И только о деле. О впечатлениях расскажешь вечером.
— Больше половины из того, что я сейчас прочитала, целиком взято из диссертации того воронежца, о котором я тебе говорила. Структура построения работы — почти зеркальная: тот же порядок глав, только по–другому названных, та же расстановка цитат, те же мысли, тот же стиль… Многие эпизоды повторяются. Изменены только география событий, адреса местожительства действующих лиц и иногда национальности. А когда дошла до раздела главы, которую я тебе читала вчера, — у меня захватило дух! Слегка изменено название, а все остальное как у Иванова. Даже закончил главу теми же стихами. Сережа, скажи, что мне делать? Ведь я через месяц должна выступать на защите!
— Ты должна радоваться и торжествовать! — сказал Сергей Николаевич, и в его голосе Калерия уловила веселые нотки.
— Чему радоваться?
— Что у тебя муж не совсем глупый человек и его вчерашнее предсказание сегодня сбылось. Видишь, как быстро сработала жизненная формула отмщения.
— Я не поняла тебя, о какой формуле ты говоришь?!
— О той, которую я тебе сказал вчера. Повторить?
— Повтори!.. Я от этого чтения так озверела, что почти ничего не помню.
— Таких подонков, как этот плагиатор, волны жизни, как волны моря, рано или поздно гнилушками выносят на берег. А здесь это случилось очень рано. — И тут же решил разговор закончить шуткой: — Записывай мои афоризмы, студент, пока я жив. Что у тебя еще?