«Пьяны», — подумал Захаров и стал рассматривать лицо подошедшего. Отчетливо было видно, что это не Князь. Лицо у этого моложавое, без шрама и наполовину закрывалось свисающей челкой. «Наверное, Серый, — подумал Захаров, — маленький, с челкой, худой…»
Когда неизвестный отошел от окна и скрылся за кустами акации, Захаров решил, что оставаться на этом месте бессмысленно. Неслышно ступая и пригнувшись, он прошмыгнул поближе к крыльцу. Остановился. Было слышно, как стучало собственное сердце. На фоне темной стены он увидел силуэт другого человека, но кто это, разобрать было трудно. Решил ждать.
Вдруг дверь с крыльца отворилась и в сад сошла женщина в халате.
— Где вы пропадаете? Я извелась. Это не человек, а камень.
— Солидный фраер? — спросил хрипловатым голосом тот, что не подходил к окну.
— Сибиряк. Завтра покупает «ЗИМ». Только осторожней, он здоров, как черт. Будете грубо работать, раздавит, как щенят. Топор под подушкой, в полотенце… Только без царапин. В этом буйволе цистерна крови. Ну, я пошла. Минут через пять стучитесь. На всякий случай — ты мой брат, Серый — племянник. А где Серый?
— Здесь.
— Только не волыньте.
Перед тем, как войти в сени, женщина остановилась и, словно что-то забыв, озабоченно спросила:
— Что случилось с Нанной? Где она пропадает?
— С Нанной ты увидишься через три года.
— Что-о-о?
— Суд был вчера. Ладно, ступай, расскажу все завтра.
Женщина в халате вернулась в дом. Мужчина зажег спичку и стал прикуривать. Теперь Захаров отчетливо видел, что по щеке его, от уха до подбородка, тянулся розовый шрам. Сжимая пистолет, Захаров вышел из-за кустов и негромко скомандовал:
— Руки вверх!
Папироса выпала из рук Князя. Он инстинктивно сделал шаг в сторону, чтобы бежать, но выстрел в воздух остановил его. Он поднял руки.
— Старшина, сюда! — крикнул Захаров, и Карпенко в одну секунду был рядом с Князем.
— Будь здесь. Я пойду за другим! — распорядился Захаров. Пригнувшись, он побежал по лунной дорожке в сторону маленького сарайчика, куда с минуту назад направился Серый.
Не сводя пистолета с Князя, Карпенко видел, как из-за темных кустов, мимо которых бежал пригнувшийся Захаров, мелькнула тень и с диким визгом бросилась ему на спину. Лунный отблеск от лезвия ножа, занесенного над Захаровым, чуть не заставил старшину нажать спусковой крючок, чтобы вовремя помочь товарищу и не дать уйти Князю.
— Старшина, держи Князя. Этого я возьму один, — донесся из глубины сада голос Захарова.
Первый раз в жизни из рук сержанта Захарова был выбит пистолет. И кем? От одной мысли, что какая-то шпана выбила из рук солдата оружие, в нем вспыхнула звериная злоба.
Поединок был неравным. Николай действовал одной левой рукой, так как правая была тяжело ранена и болталась плетью. Барахтаясь на траве, оба они тянулись к пистолету, лежавшему на дорожке. Когда тонкая рука Серого судорожно сжала дуло оружия, Захаров, напрягая все силы, вцепился в нее зубами. Серый жалобно крикнул и выпустил пистолет. А в следующую секунду левая рука Захарова замкнулась на шее Серого, который после особого болевого приема уже лежал без сознания.
Схватка продолжалась несколько секунд. Быстро вскочив на ноги, Захаров поднял пистолет и подбежал к Карпенко.
— Я побуду здесь, а ты свяжи того, пока он еще не очухался, и волоки сюда. Нужно успеть взять еще женщину.
Захаров заметил, что огонь в комнате погас.
Князь, как в лихорадке, стучал зубами. Его лицо было искажено страхом.
— Не бойся, Князь, ты жив. Мы бережем тебя для свидания с Толиком, — сказал Захаров.
От этих слов Князь затрясся еще больше.
Скрученный веревкой, Серый уже лежал у ног Князя. Теперь он приходил в себя и слабо стонал.
На выстрел прибежали два местных милиционера. Первым явился маленький старшина, но к даче подходить боялся. Не вытаскивая изо рта свистка, он, пригнувшись, бегал взад и вперед под электрическим фонарем на углу улицы. Он ожидал подмоги. На его свистки прибежал другой милиционер. Этот был громадного роста, но тоже не отличался храбростью. Вдвоем они подняли еще более оглушительный свист, такой, от которого почти во всех дачах зажгли свет, залаяли собаки, где-то даже раздался ружейный выстрел.
Дачный поселок взбудоражился.
Но помощь местной милиции уже не требовалась. Все трое бандитов: Князь, Серый и женщина в халате, были связаны по рукам. Сибиряк, вначале удивленный, а потом потрясенный всем тем, что случилось и что могло случиться, подавленно молчал и моргал глазами.
Только теперь Захаров почувствовал, что он серьезно ранен. Правый рукав его пиджака набух липкой и горячей кровью. «Неужели перерезан нерв?» — с тревогой подумал он и посмотрел на Серого. Тот не выдержал взгляда и втянул голову в плечи.
— Бинт с собой? — спросил Захаров маленького старшину, который только и ждал, чтоб ему дали какое-нибудь приказание.
— С собой, — услужливо и с готовностью выкрикнул он и стал раскрывать трясущимися руками свою сумку.
Ночью на темном пиджаке кровь была не видна. Карпенко сгоряча даже не понял, что его товарищ ранен.
— Перевяжите мне руку, — почти приказал Захаров маленькому старшине. — А вы, — обратился он к другому милиционеру, — скажите шоферу, чтоб немедленно подгонял машину к калитке. Она в переулке, у колодца.
— Есть, — рявкнул сержант и, громыхая сапогами, скрылся за углом.
Одет Захаров был в штатское, и местные милиционеры никак не предполагали, что он равного с ними звания. Они считали, что имеют дело с большим оперативным начальником из Москвы.
К калитке подошла служебная машина. По команде Карпенко в ее черном зеве молча один за другим скрылись Князь, Серый и женщина.
Когда Карпенко закрыл дверцу на ключ, Захаров распорядился, чтоб один из милиционеров остался у дачи, пока не прибудет смена, а другой — немедленно сообщил о случившемся начальнику своего отделения. После этого он сел с шофером в кабину. Карпенко и сибиряк, стоя, примостились на крыльях.
— Давай, Костя, побыстрей. С рукой у меня что-то неладно, — сказал Захаров шоферу, когда они выбрались на дорогу.
Шофер перевел рычаг на предельную скорость. Машина со свистом, раскалывая лучами фар черноту ночи, понеслась к Москве.
45
Урал… Горная тайга на фоне чистого, без единого облачка, неба казалась такой сочно-зеленой, что вряд ли найдутся краски, которыми можно передать световые контрасты этой дикой и могучей красоты.
У подножья одного из отрогов хребта раскинулся своими корпусами крупный завод. В садике перед началом дневной смены было людно. По старой привычке рабочие пришли за полчаса до гудка.
— Что, Илья Филиппыч, сегодня первый день? — спросил молодой рабочий у Барышева — потомственного уральского рабочего.
— Как видишь.
— Как провел отпуск?
— По-всякому. Отчасти хорошо, отчасти так себе.
— Как поживает Москва?
— Ничего, поживает красавица. Только вот шпана еще водится.
— Да что ты?
— Э, брат. Ты вот съезди — посмотришь. Не успеешь оглянуться, как к тебе подсядет хлюст, заговорит зубы, а другой из-под тебя мешок цоп — и ищи свищи.
— Да ну?
— Вот тебе и ну! Ку-уда там, — махнул рукой Илья Филиппович. — Даже не почуешь. Видишь — не успел глазом моргнуть, как отрезали. Это я уже дома пришил, — показал он рубец на ремне полевой сумки.
— Ну, а ты что?
— Что я? За шиворот и в милицию.
— А потом?
— Известное дело, из милиции — в тюрьму! Не тронь чужое, не тобою положено, не на того нарвался.
— Вот это да!
— Это еще что! — разошелся Илья Филиппович. — Вот в вагоне ко мне один субчик сватался, вот это да! Я вроде бы притворился, что сплю, а сам себе в щелку одним глазом смотрю. Вижу, тихонько подкрадывается. Да не просто, а с бритовкой подкрадывается. Молодой такой, в твоих годах с виду. То-о-лько поднес он руку к моей сумке — я его цоп!