Выходом под занавес у них было принято называть третью рискованную кражу после двух неудавшихся.
Князь не ответил и продолжал пристально всматриваться в глубину вокзала.
Стараясь смягчить чем-нибудь неприятное молчание, Серый снова вспомнил старика:
— А все-таки зря ты не прихватил нюхательный табачок. Вот бы дед дорогой тосковал без него.
— Да, до этого я не додумался, — отозвался Князь и глубоко затянулся папиросой. — Сегодня ты, Серый, остроумен.
— Зато я кое-что захватил: уральское сальце. Ветчинка, Люблю пиво под ветчинку. — Серый, подмигнув левым глазом, вытащил из кармана кусок ветчины, завернутый в чистую холщовую тряпицу.
Князь видел эту тряпку торчащей из правого кармана старика.
Молча, сверху вниз посмотрел он на Серого, потом на ветчину. Но это молчание для Серого было хуже всякой брани. Он охотнее бы принял крепкую оплеуху главаря, чем этот его взгляд. Все так же молча Князь вырвал из рук Серого ветчину и бросил ее в урну.
— Ты что, засыпаться хочешь? — тихо, почти шепотом спросил он и улыбнулся так, что Серый втянул голову в плечи.
Серый не отвечал. Князь видел, какими жадными глазами взглянул он на урну с вокзальными отбросами.
— Подлюга! Сколько раз я тебя уродовал, а ты все за свое, — прошипел Князь.
«Гражданка, потерявшая ребенка по имени Нина, зайдите в детскую комнату отделения милиции вокзала», — разнесся под сводами мощный голос диктора.
А через пять минут Князь и Серый видели, как мимо них прошла та самая молодая женщина, которая совсем недавно металась у билетных касс в поисках дочери. В ее глазах стояли слезы. Прижимая к груди девочку, она шла в зал транзитных пассажиров. Ее чемодан нес молоденький сержант милиции. Он был обрадован не меньше матери.
— На выход под занавес не больше десяти минут. Начнем с этого, — сказал Князь и показал глазами на высокого юношу у буфета.
Это был Алексей Северцев. Стоя в очереди в камеру хранения ручного багажа, он захотел пить, и это привело его в буфет. Поставив чемодан, он попросил бутылку фруктовой воды.
Князь взглядом дал знак Серому, чтоб тот пока отошел. Когда будет нужно, он его позовет.
Серый смерил взглядом высокую фигуру парня у буфетной стойки, впился глазами в деревянный сундучок у его ног, скорчил недовольную мину (всем своим видом он говорил: «Что нашел ты в этом деревенском дундуке?!») и вразвалку отошел от Князя. Тут же присел на дубовом диване и принялся издали наблюдать. А Князь входил в свою новую роль — он импровизировал. Поравнявшись с незнакомцем, встал за его спиной:
— Разве московские гости пьют фруктовую воду?
Алексей повернулся на голос, прозвучавший мягко и приятно. Перед ним стоял незнакомый интеллигентный мужчина.
Незнакомец продолжал в дружеском тоне:
— Пиво! Рекомендую! Такого пива, дружище, ты у себя в деревне не пил.
Северцев застенчиво улыбнулся и вместо фруктовой воды попросил кружку пива.
— А первое дело к пиву — это бутерброд с икоркой, — мягко поучал Князь. — Нужно, брат, привыкать к столичной культурке.
Северцев благодарно улыбнулся и заказал бутерброд с икрой. По натуре он быстро сходился с людьми, а сосед показался ему добродушным и общительным.
О московском пиве Северцев был наслышан еще в деревне от своего хвастливого соседа, хромого Никанора, которому раза два в жизни довелось проезжать через Москву, где он досыта, как он выражался, «до завязочки, как паут», наливался пивом. Причем, рассказывая, Никанор так аппетитно причмокивал губами, так самозабвенно закатывал под лоб белесые глаза, словно в ту минуту он пил какой-то особый, чудодейственный напиток.
После первых же глотков Северцев скривил рот и не знал, что ему делать: допивать через силу или поставить кружку на стойку? «Какая дрянь!.. Что в нем находят хорошего?» — подумал он и уже хотел было отказаться от угощения, но решил быть мужчиной до конца. Видя, с каким смаком тянет из толстой пол-литровой кружки сосед, как он блаженно трясет при этом головой и слизывает красным языком с губ белую пену, допил до дна.
Через минуту Алексей почувствовал, как по телу приятными волнами побежал прохладный бражный хмель. «А что, если осилить как-нибудь еще одну? — подумал он. — Не разорюсь». Глаза его блестели. Ему вдруг до зарезу захотелось поговорить, высказать свои впечатления о Москве. И он заказал буфетчице еще две кружки.
— Прошу вас выпить со мной, — обратился он к Князю, который смотрел на него и улыбался.