Длинные, необычного тона телефонные звонки испугали Николая. Он не сразу понял, что это сигнал для междугородных разговоров. К телефону подошел с внутренней дрожью.
«Товарищ Захаров, вас вызывает Полтава», — послышался из трубки полусонный голос телефонистки.
«Полтава!.. Наталка, милая, как ты вовремя». Николай начал дуть в трубку, словно от этого Наталка могла быстрее заговорить.
И Наталка заговорила. Она говорила, что ждет не дождется его в отпуск, наказывала, чтоб он привез побольше сахару на варенье, просила, чтоб перед отъездом не забыл хорошенько смазать коньки...
Выждав момент, Николай прокричал в трубку:
— А как он?
— Кто «он»? — нарочно переспросила Наталка, словно не понимая, что «он» — это тот, кому они уже давно придумали имя.
— Егорушка.
— Бьет ножкой, — ответила Наталка и тут же капризно добавила: — Весь в тебя, такой же неспокойный...
Все тот же полусонный, безразличный к чужим радостям и бедам голос телефонистки, похожий на звуки хлопающего на ветру полуоторванного с крыши листа железа, обрезал разговор на самом волнующем месте.
Последние слова Наталки были: «Жду тебя, приезжай быстрей...»
После резкого щелчка из трубки понеслись неприятные короткие гудки.
Николай облегченно вздохнул полной грудью.
— Бьет ножкой... Сын!.. Егорушка...
21
Наташа шла по пыльному неасфальтированному переулку, какие нередко еще можно встретить в Москве, свернув с широкой и благоустроенной улицы. Она даже не заметила, как очутилась здесь.
Начинался дождь. Первые капли его были крупные, редкие... Как мышата в мякину, ныряли они в теплую серую пыль, оставляя за собой неглубокие воронки. Ныряли бесшумно, бесследно поглощаемое разогретой за день удушливой массой. Гладкие камни мостовой здесь и там темнели чернильными кляксами от расплывшихся капель дождя.
Было около полуночи. Наташа шла, забыв о времени. Как и три года назад, в последнюю встречу с Николаем, слезы текли по ее щекам, перемешивались с дождем. Плакала она беззвучно, как только плачут от большого, безысходного горя. Сколько она прошла, сколько еще осталось идти — теперь ей было все равно.
Дождь усиливался. Запоздалые прохожие раскрывали зонты, забивались под арки домов, бежали в подъезды... А Наташа все шла и шла в легком тоненьком платье, ни на что не обращая внимания. Крупные, теплые капли дождя теперь уже не ныряли под ноги, бесследно пожираемые зноем сухости. В поединке с пепельной пылью они выходили победителями. Теперь это была уже не пыль, а земля. Посеревшая и пересохшая от дневной жары, она жадно впитывала живительную дождевую влагу. Вот она пьет, пьет, пьет... И кажется, никак не может напиться.
Не дойдя квартала до дома, она вдруг остановилась. Из распахнутого окна первого этажа доносилась музыка. Там, в комнате, было весело. Там танцевали и пели. И как крутые, с оттяжкой, удары ременного кнута по обнаженной спине, из окон плыли слова забытого теперь «Милицейского вальса»:
...Ну а если случится — другой
Снимет с кос ее шелковый бант...
Спи, Москва, сбережет твой покой
Милицейский сержант.
О.Михайлов. Книга атакующей силы
Известный советский писатель Иван Лазутин в литературу входил путем несколько необычным, далеко не стандартным. За спиной его не было ни творческих семинаров в литинституте, ни многолетнего прослушивания лекций профессоров-филологов, ни участия в литературных объединениях, где прозаики, как правило, начинают с жанра короткого рассказа.
Детство писателя прошло в семье рабочего-плотника, которому пришлось выводить на крыло шесть человек детей. Третьим из пятерых братьев был Иван. Неурожайные годы с их голодовками, карточная система, суровый климат Сибири... — все это подготовило поколение И. Лазутина духовно и физически к Великой Отечественной войне. 1941—42 годы — служба на Тихоокеанском флоте. 1943—44 годы — Иван Лазутин солдат огневого взвода на легендарных «Катюшах», участвует в боях на Первом и Втором Белорусских фронтах.
После войны, будучи студентом юридического факультета МГУ, который он окончил с отличием, Иван Лазутин занимался в студии молодых поэтов, руководимой известным советским поэтом Владимиром Луговским.
Стихи он начал писать еще в детстве. Впервые публично они прозвучали по местному радио города Новосибирска, когда ему было тринадцать лет.