Глава 7
Около десяти является владелец цветочного магазина, вооруженный обещанным букетом для вторичного использования.
— Раньше одиннадцати я не открываюсь, — сообщил он.
К чему бы это? Видимо, намекает, что не откажется от чашки кофе. Каждую его реплику приходится расшифровывать.
— Я сварю вам кофе?
— Ну, если вам угодно, — сказал, словно сделал мне величайшее одолжение.
И уселся на зеленый диванчик «для дам». Я проскользнула за стойку, подальше от его зловонного дыхания. Дорогая моя кофеварка! Нет, не то. Обожаемая кофеварка! Божество мое! Какая ты у меня стильная, блестящая, с кнопками, ручками, трубками, сетками — приборная доска моего личного самолета. Я и мечтать не смела о такой роскоши! Мне досталась кофеварка фирмы «Хиршмюллер», парижского филиала немецкого торгового дома «Крюгер», правление которого находится в Невшателе, в Швейцарии. Как видите, теперь, с легкой руки моего нового друга с авеню де ла Репюблик, я спец по бытовой технике. Конечно, кофеварка не последней модели, зато почти новая. Друг дал мне ее в кредит на выгоднейших условиях. Баснословных. Я бы даже решила, что он мне больше чем друг, но благоразумней предположить, что человеку понравилась не я, а моя готовность пользоваться самыми допотопными образцами его оборудования. «Неплохо для начала», — думала я, передвигая рычаги и подвинчивая цилиндр.
— Я люблю крепкий кофе, — пояснил цветочник. — Надеюсь, вас не затруднит сварить покрепче.
Мне захотелось предложить ему еще и кофейных зерен, пусть пожует, отобьет скверный запах.
— Нисколько не затруднит, — отозвалась я. — Мне тоже нравится крепкий.
— Позвольте представиться. Меня зовут Венсан.
— А меня — Мириам.
Я разорвала плотную коричневую бумагу и достала букет.
— У меня ни единой вазы, — пожаловалась я, разглядывая цветы: мрачные медвежьи ушки, гвоздики с траурной каймой, гипсофилу, что мгновенно осыпалась и покрыла край раковины волшебным снежным ковром. И еще два каких-то невиданных цветка: на длинном стебле мохнатые малиновые сморщенные валики, — уж извините, они показались мне похожими сами знаете на что.
— Жаль, — отозвался он довольно равнодушно. Нет чтобы немедленно броситься домой и притащить мне побольше выщербленных горшков, старомодных кашпо или ржавых ведер, одарить всевозможным старьем, бог весть по какой причине хранящимся у него в чулане.
Ничего не поделаешь. Пришлось пожертвовать двумя графинами и тремя стаканами.
Сели пить кофе. Вся эта растительность, на мой вкус, слишком буйная, и запах теперь стоит, словно в отцветающем саду, раздражая мои и без того издерганные нервы.
— Ну, как успехи? — осведомился Венсан, отхлебнув глоток черного кофе бледными тонкими губами.
Я задумалась. Со дня открытия прошло полторы недели. Я заработала триста евро, а должна вернуть банку четыре тысячи, плюс долг за приобретенное оборудование и ежедневная закупка продуктов. Я лучезарно улыбнулась:
— Прекрасно. Лучше некуда. Я и не ожидала такого успеха. Раньше-то у меня была чайная в седьмом округе. Уставала страшно, зато зарабатывала… Загребала кучу денег.
Говоря, я обмахивалась рукой, будто угар от тех баснословных прибылей до сих пор не прошел.
— Чайная в седьмом округе? — он глядел на меня с восхищением.
Только бы не спросил, на какой улице.
— Да, недалеко от Инвалидов.
Что-то я совсем завралась.
— По правде сказать, тот район мне не очень нравится, — протянул он капризно.
Я и забыла, что он дорожит репутацией человека придирчивого.
— Вы правы. Публика там дрянная. А здесь все такие… Такие…
Трудно подыскать верное слово для моих, мягко скажем, немногочисленных посетителей.
— Родные, — подсказал он.
— Вот-вот!
Внезапно мне в голову пришла гениальная мысль. И сейчас же ушла. Не до нее теперь. Пускай вернется позже. Ресторан открыт уже полторы недели, а дело не сдвинулось с мертвой точки. В холодильнике изнемогают несвежие продукты. Испортилась превосходная говяжья лопатка. Увял лук-порей. Сгнили помидоры. Принося обильные жертвы помойке, я корчилась будто от жестокой боли, — меня грызла совесть. Кто-то постоянно наблюдал за мной, неодобрительно, с осуждением. Кто-то очень грозный. Возможно, я сама. Бывает, идешь по темной пустой квартире и с ужасом ловишь в зеркале чей-то взгляд. Обольешься холодным потом и не сразу сообразишь, что это твое собственное отражение. Да, скорей всего, взыскующее око, следящее за каждым моим шагом, на самом деле, — око мучительницы-совести, это она вечно судит меня безжалостно и сурово. Я снова посмотрела на Венсана, который, принеся мне свои увядшие цветы, подарил им вторую жизнь, и тут меня пронзила еще одна гениальная мысль. «Его влияние благотворно», — поняла я. Он мой источник вдохновения. Моя муза. Но поскольку Венсан мужского пола, я окрестила его про себя «музоном». Я чувствовала, что ему хотелось бы расспросить меня о личной жизни. Например, выяснить, замужем я или нет. Женщина не должна оставаться одна, это ему и с коммерческой стороны невыгодно: сама себе цветов она не купит.