Бен воодушевлен. Он настаивает, чтобы я прочитала статью.
— Облом, — говорю я. — Все кончено.
Я не смотрю на Бена, я разговариваю со своей фотографией, фотографией в газете.
— Что вы такое говорите?
— Ресторан закрывается, — повторяю я. — Облом. Всему конец.
— Не сходите с ума, — обрывает меня Бен. — Нечего устраивать историй из-за фотографии в газете.
Мне нечего ему ответить. Я печенкой чувствую, что пора остановиться, а почему, объяснить не могу. Мне сигналят, что я покачусь вниз. Я не хочу снова выкарабкиваться. Я этого не вынесу. Я могу идти только вверх.
— А девушка была красивая, — говорит Бен. — Даже очень.
— Какая девушка?
— Которая хотела с вами поговорить.
— Какого она возраста?
— Лет восемнадцать — двадцать.
— В восемнадцать-двадцать все красивые, — говорю я. — Я тоже была красивой в восемнадцать-двадцать.
Бен разозлился.
— Вы от любви исходите дерьмом? — спрашивает он.
Я понимаю, сколько яда вложено в вопрос, и в существительное «любовь», и в грубое, обидное выражение «исходить дерьмом».
— Извини, — отвечаю я ему, закусив губу. — Но все для меня так явственно, так определенно.
— Она обещала зайти еще, — сообщает Бен и забирает у меня газету.
Он убирает ее к себе в сумку, опасаясь, как бы я не выбросила ее вместе с картофельными очистками.
— Когда?
— Она не уточнила. Я сказал, что вы вернетесь сегодня.
Дурное предчувствие затомило меня. Беда приходит всегда не оттуда, откуда ждешь. Я заподозрила, что девица была с эпидемстанции. В этом отношении у меня далеко не все в норме. Я уже видела, как меня допрашивает, осуждает, наказывает девчонка двадцати лет. Молодые мало что понимают. У незрелых одно орудие — гильотина, я их побаиваюсь. С ученым видом, с раздутыми ноздрями она будет искать недочеты. Ни один от нее не ускользнет.
И что потом? Накатает отчет. Мы не сможем заплатить астрономический штраф, и ресторан закроют. Но это хорошо, в конечном счете. Мы закроемся, и со всем будет покончено. Счастье тоже приходит не оттуда, откуда ждешь. Я заранее согласилась с приговором. Поскорее бы осудили и приговорили. А потом я сбегу.
Али проводил меня до станции и сказал на платформе: «Ты совсем дикая. Я таких еще не встречал». Я вспомнила кровать, которую так аккуратно застелила, телячье рагу с шалфеем и лимоном, которое так красиво выложила на блюдо, пол, который после обеда тщательно подмела. Я хозяйничала так, словно собиралась жить у него вечность. Хозяйничала как идеальная жена. Я нахмурилась. «Не поняла!» — сказала я. «Это же здорово, — ответил он. — Простая и не ручная, как раз то, что нужно. Я боялся, что ты окажешься городской, а ты естественная». Он засмеялся и прижал меня к себе. Не сказал: приезжай. Не попросил остаться. Погладил по голове, как гладит кроликов, кошек, бычков, кур, которых потом режет, но не утешая, а потому что правда их любит. Потом Али глубоко вздохнул и опять засмеялся, и еще мне что-то сказал, но я не расслышала — слишком громко стучали колеса подъехавшего поезда.
Глава 21
Так меня учили в школе. Мы, люди, находимся на пограничье с цепочкой хищников. При этом в саму цепочку не включены. Мух поедают лягушки, лягушек поедают ежи, ежей в свою очередь… Другая цепочка: червяков поедают птицы, птиц поедают кошки… Можно начать цепочку с рыб.
Существуют, кроме того, крупные хищники, они вне многослойного сэндвича, в котором предыдущий поедает последующего. Никто не поедает крупных хищников. Зато их убивают. Их убивают люди. Иногда.
Существуют еще мелкие хищники, они тоже находятся вне сэндвича, они — бутерброд, кто-то их ест, но они, малыши, никого не едят, во всяком случае никого из теплокровных, из тех, кто ощущает боль, истекает кровью.
А мы, люди, остались в одиночестве. Ступенька над крупными хищниками. Парии отлаженной системы. Случается, конечно, что кого-то из наших съедают. Но мы знаем, что это случайность и она вне системы.
Я задумалась: а что, если наше отъединение и есть самая главная наша беда? В эту прореху и утекает смысл нашего существования, как через дырку утекает воздух из шины. Раз никто нас не подкарауливает, мы сами выдумываем себе врагов.
Я думаю, а не создать ли что-то вроде вселенского совета крупных хищников (интересно, сколько представителей от нас могло бы в него войти?). Лев, крокодил, касатка, тигр, медведь… Я не большой знаток животных, могу и ошибиться. Главное для меня принцип. Совет собирался бы каждый год и обсуждал проблемы, вроде следующих: «Необходимость опасности», «Побудительные причины страха», «Обуздание страстей у неуязвимых особей». Мы, люди, принимали бы участие в этих уважаемых собраниях в качестве почетных членов. Сближение с элитой убийц помогло бы нам почувствовать себя менее одинокими. На сборищах непременно присутствовал бы и толстокожий вегетарианец, непобедимый господин слон, он был бы посредником в наших переговорах.