Все-таки он сказал, как бы оправдываясь:
— Ну, ну… Не так это сложно. Не боги горшки обжигают. В отряде неплохие люди. С ними не пропадете. А если уж говорить начистоту, Ксения Ивановна, так ведь надо привыкать и к самостоятельной работе, к самостоятельным решениям. — Он лукаво покосился на нее, подергал жиденькую прядку волос на темени. — Вы вообще это зря прибедняетесь. Говорили мне, как вы однажды в отряде разорялись. Прошлым-то летом…
И эти его последние слова окончательно обезоружили Ксению. Ей нечем было крыть. Даже теперь, год спустя, она краснела, вспоминая давнишний случай.
Хорошо мужчине! Он может и ругаться и ударить, если того потребуют критические обстоятельства. Да, начальника-мужчину слушают беспрекословно. Но стоило Ксении сказать несколько крепких слов одному нахалу и лодырю — и это стало известно всей партии.
И вот она опять в тайге, но не под началом у кого-то, нет! Отныне она сама должна отвечать за поиски, руководить людьми.
Ксения сердито дернула с плеча полотенце и вошла в палатку. В ней было сумрачно и душно. Надсадно звенели отогревшиеся комары.
— Котеночкин, — сказала Ксения, — твоя же очередь завтрак готовить! Марш за водой!
Котеночкин — голубоглазый полнощекий парнишка с крутыми бровями — глухо отозвался из спального мешка:
— Ну вот вы заладили, Ксения Ивановна… Котеночкин, Котеночкин! Будто у вас и слов других нету.
— Я кому говорю?! — Ксения тщетно пыталась придать своему голосу суровость.
— Счас. — Котеночкин вылез, наконец, из мешка и шагнул к выходу, взял ведро. — Я пойду, как в замедленном кино, — сообщил он, высоко задрав ногу и ухмыляясь.
— Иди хоть на голове, — засмеялась Ксения. — Как дите несмышленое, правда! И смешно и обидно на тебя смотреть. Ты бы, Жанна, занялась его воспитанием, что ли…
Котеночкин вприпрыжку побежал к реке.
Жанна поправила на груди кофточку, поискала в изголовье гребешок и принялась расчесывать волосы. Черные глазки ее сверкали, как угли. Врастяжечку, нехотя она ответила:
— Мне, видишь ли, воспитывать не положено. Я в отряде рядовой товарищ. Радиометристка!
— Да, но вы… но у вас…
— Вот уж это не важно, что у нас. Ты лучше смотри, что у тебя…
Жанна была славной дивчиной, начитанной, умной, немножко тяжеловатой по характеру, угрюмой с виду. Ксения познакомилась с ней давно — они вместе, на одной машине, добирались когда-то в партию. Правда, работали до последнего времени в разных отрядах. Но вот свела все же геологическая судьбина!
Откровенно говоря, Ксения никак не могла понять Жанниного увлечения беспутным, несерьезным Котеночкиным. Да он попросту шут гороховый!
«Любовь зла», — подумала она. И, не утерпев, спросила с едкой усмешкой:
— Жанна Котеночкина — это, по-моему, неудачное сочетание. По-моему, не звучит, а?.. Вроде как Терпсихора или Муза Быкова!
Жанна сердито дернула гребень — так, что затрещали волосы, и ответила со сдержанным вызовом:
— Я с детства музыкальным слухом не отличаюсь. Для меня любая фамилия звучит. А кроме того, я могу не менять, останусь на своей, это же простая формальность.
Снаружи донеслось:
— Жанка, а ну помоги крупу промыть!
— Бегу! — крикнула девушка, хватая впопыхах полотенце. — Я ведь еще не умывалась.
Глядя ей вслед, Ксения медленно, с недоумением покачала головой. «Да, любовь зла, — вновь подумала она. — А что же Мамонов, до сих пор дрыхнет?»
Но Мамонов, четвертый обитатель палатки, не спал. Он сидел в мешке, до пояса обнаженный, и почесывал взлохмаченную светловолосую голову. Заметив взгляд Ксении, прокашлялся и сказал сонным баском:
— Вы бы вышли, товарищ начальник, отсюда. Поскольку я парень стеснительный и вот… некоторым образом голый. Встать бы мне надо.
— Давно бы надо, — сказала Ксения и вышла. Ей вспомнились слова начальника партии, что люди, мол, в отряде хорошие, в беде помогут, «с ними не пропадете». Вот они, люди, вот они, помощнички! Нет, Ксения брать греха на душу не хотела: отряд все-таки работал, и ей все-таки подчинялись, но как?.. Уметь бы разгадывать людей, что каждый из них собой представляет, чего добивается, к чему стремится. Но это уже талант особого рода. Нет такого таланта у Ксении! Не учили ее этому…
Она мельком взглянула на стремглав промчавшегося к реке Сашу Мамонова. Худой он до невозможности, жилистый и высокий, настоящая каланча… Лицо костистое, и кости туго обтянуты веснушчатой кожей. Надо же быть таким непривлекательным! Вот глаза только светло-голубые, ясные. Он их всегда прищуривает, взглянет — будто ударит.