Одна лишь могила матери Сесиль отличалась от всех остальных — поросших местами травой холмиков — черным крестом, на котором белыми буквами значилось имя баронессы.
Эта могила с крестом находилась в углу кладбища, под красивыми, всегда в зеленом уборе деревьями, и выглядела живописно^ как ни одна другая часть этого невеселого, скорбного поля.
Сесиль преклонила колена перед свежевзрыхленной землей и нежно поцеловала ее. Дочь, слишком бедная, чтобы поставить матери памятник, мысленно уже перенесла из сада на эту могилу самые прекрасные розы и лилии: будущей весной она собиралась прийти сюда, чтобы, вдохнув аромат цветов, соприкоснуться с душой матери. Это было еще одно утешение, от которого ей предстояло отказаться. Сад, комната, могила — всему приходилось говорить прощай.
Сесиль занялась рисунком могилы матери.
И теперь, неведомо как и почему, призрак Анри, который в течение минувших дней смутно маячил где-то в глубинах памяти, принимал более отчетливые очертания, становился, так сказать, более живым. Ей казалось, что вытесненный на какое-то время из ее жизни тягостными событиями, Анри возвращался, став более близким и необходимым, чем раньше; мысль девушки напоминала вздыбившееся от налетевшей грозы озеро: волнение еще не улеглось, но по мере удаления грозы она обретала былую ясность, снова устремляясь к предметам, интересовавшим ее прежде.
Работа над рисунком продвигалась, и Сесиль все больше утверждалась в мысли, что Анри живет не только в ее воспоминаниях, но находится где-то рядом с ней.
И тут у нее за спиной послышался легкий шум. Обернувшись, она увидела Анри.
Анри так осязаемо присутствовал в ее мыслях, что, заметив его, она ничуть не удивилась.
Разве не случалось такого с вами, со мной, да и с любым, когда магнетическим чутьем ощущаешь, видишь будто душевным взором, что к тебе приближается любимый человек, и, даже не поворачиваясь в его сторону, просто угадывая, что он должен быть здесь, протягиваешь ему руку?
Не решившись приехать вместе с тетушкой тремя днями раньше, Анри приехал один, но не для того, чтобы явиться к маркизе, это не входило в его намерения: он хотел посетить то место, куда, как он понимал, много раз приходила Сесиль.
Случаю было угодно, чтобы он встретил там девушку.
Почему мысль о таком столь благочестивом паломничестве не пришла в голову Эдуарду?
Сесиль, обычно едва осмеливавшаяся взглянуть на Анри, протянула ему руку как брату.
Взяв руку Сесиль, Анри сжал ее со словами:
— О! Я столько плакал о вас, не имея возможности плакать вместе с вами!
— Господин Анри, — сказала Сесиль, — я очень рада вас видеть.
Анри поклонился.
— Да, — продолжала Сесиль, — я думала о вас и хочу попросить об огромной услуге.
— Ах, Боже мой! — воскликнул Анри. — Чем я могу быть вам полезен, мадемуазель? Располагайте мной, умоляю вас.
— Господин Анри, мы уезжаем, покидаем Англию, быть может, надолго, а быть может, навсегда.
Голос Сесиль дрогнул, крупные слезы покатились по щекам, но, сделав над собой усилие, она продолжала:
— Господин Анри, я поручаю вам могилу моей матери.
— Мадемуазель, — молвил Анри, — Бог свидетель — эта могила дорога мне так же, как и вам, но я тоже покидаю Англию, быть может, надолго, а быть может, навсегда.
— Вы тоже?
— Да, мадемуазель.
— И куда же вы едете?
— Я еду… Я еду во Францию, — краснея, отвечал Анри.
— Во Францию! — прошептала Сесиль, глядя на молодого человека; затем, чувствуя, что она тоже краснеет, уронила голову на руку, снова прошептав:
— Во Францию!
Слово это изменило судьбу Сесиль, осветило все ее будущее.
Анри едет во Францию! Теперь она понимала то, чего не понимала ранее: оказывается, можно жить и во Франции.
Она подумала, что Франция — ее родная земля, в то время как Англия — всего лишь удочерившая ее родина.
Она подумала, что лишь во Франции говорят на ее родном языке, языке ее матери, языке Анри.
Она подумала, что ее пребывание за границей, пускай даже такое приятное, все-таки было изгнанием, и вспомнила, что мать сказала ей перед смертью: «А умереть мне хотелось бы во Франции».
Странное могущество одного-единственного слова, приподнимающего завесу, которую скрывает от нас горизонт.
Сесиль ни о чем больше не спросила Анри, и когда горничная заметила, что уже поздно и скоро начнет смеркаться, она простилась с Анри и ушла.