Одна и та же мысль неотступно преследовала Сесиль: Анри только провожает их на корабль или плывет вместе с ними?
Во время пути она ни о чем не осмелилась спросить его, и он не сказал на этот счет ни слова, но когда их глаза встречались, в их взглядах читался один и тот же вопрос.
На Анри был элегантный костюм, который вполне мог оказаться и загородным, и дорожным, так что угадать, что будет дальше, было невозможно.
Прибыли в порт. Вышли из экипажа; их ожидала лодка: три женщины сели в лодку, Анри последовал за ними, и гребцы направились к судну.
Анри подал сначала руку маркизе, помогая ей подняться на борт, затем — Сесиль. На этот раз, как ни дрожала рука девушки, Анри не мог удержаться и тихонько сжал ее. Глаза Сесиль заволокло пеленой, и ей показалось, будто она теряет сознание. Впервые Анри не только взглядом говорил ей, что любит ее.
Но, быть может, это пожатие было прощальным?
И, ступив на палубу, Сесиль пошатнулась; ей пришлось прислониться к пирамиде сундуков, чемоданов и ящиков, сложенных у основания бизань-мачты, которые матросы, опасаясь непогоды, собирались накрыть клеенкой. Однако, несмотря на мимолетный, а главное, отсутствующий взгляд Сесиль, глаза ее различили имя, на котором мгновенно остановились.
Имя это значилось на одном чемодане вместе с адресом. И адрес сказал Сесиль все, что ей хотелось знать, ибо был обозначен таким образом:
«Господин виконт Анри де Сеннон, до востребования,
Париж, Франция».
Сесиль перевела дух, поднимая глаза к небу. Но глаза ее встретили взгляд молодого человека.
Вероятно, все, что творилось в сердце девушки, написано было на ее лице, ибо Анри взглянул на нее с упреком.
— О Сесиль! — качая головой, сказал он после некоторого молчания. — Как вы могли подумать хоть на минуту, что я оставлю вас?
XVI
ПУТЕШЕСТВИЕ
Из-за атмосферных колебаний, столь частых на морских побережьях, погода резко изменилась, вчерашний дождь сменило крайне редкое для осеннего времени года прояснение. Это позволило пассажирам остаться на палубе — немаловажное для Анри обстоятельство, за что он в глубине души возблагодарил Небо, ибо у него появилась возможность находиться рядом с Сесиль, с которой ему пришлось бы расстаться, если бы налетевший шторм вынудил путешественниц закрыться в каюте, предназначенной для женщин.
Все, что открывалось глазам Сесиль, было для нее ново и интересно. В своих воспоминаниях она видела, словно во сне, как малым ребенком спускалась на руках матери по крутому обрыву, как потом пересекала огромное водное пространство, запечатлевшееся в ее сознании гигантским зеркалом, как, наконец, увидела порт с кораблями, качавшимися, будто деревья под порывами ветра; но Сесиль было всего три с половиной года, когда увиденные картины поразили ее воображение, сохранившее их смутными, неотчетливыми, изменчивыми, как облака. Так что и море, и эти берега, и корабли были для Сесиль непривычным зрелищем. Бедная девочка, словно приросшая, подобно растению, к почве маленького домика, в котором она прожила двенадцать лет, не видела иных горизонтов, кроме тех, что открывались из окна ее комнаты или комнаты матери.
Впервые после смерти матери посторонние предметы смогли отвлечь мысли Сесиль от постигшей ее утраты, и, поскольку Анри был рядом, она с интересом расспрашивала его обо всем, что ее окружало; Анри отвечал на ее вопросы, как человек, сведущий во многом, и Сесиль продолжала свои расспросы, возможно, не столько из любопытства, сколько ради удовольствия слышать его голос. Ей казалось, что она вступает в новую жизнь и что именно Анри приобщает ее к этому необычному существованию; корабль, уносивший Сесиль к берегам другой страны, ее родной страны, отрывал девушку от прошлого, устремляясь вместе с ней к будущему.
Плавание прошло удачно. Небо, как мы уже говорили, было ясным, насколько может быть таким осеннее небо над Англией, так что через два часа после выхода из Дувра показались берега Франции, утопавшие в тумане, тогда как английские берега виднелись еще отчетливо; но мало-помалу Англия растворилась в дымке у горизонта, в то время как берега Франции проступали все явственнее. Сесиль попеременно обращала взор то в одну, то в другую сторону: какой из двух берегов окажется для нее более счастливым, а какой — более пагубным?
Около семи часов вечера прибыли в Булонь. Давно уже стемнело. Маркиза вспомнила гостиницу под названием «Почтовая», хотя и забыла имя ее бывшей хозяйки, правда, улица, где находилась эта гостиница, именовавшаяся прежде Парижской, а потом улицей Якобинского клуба, называлась теперь улицей Нации.