«Пионеры» считали шонов непонятливыми и неумелыми. Те, конечно, действительно с трудом представляли себе, чего хотят от них европейцы. Они, может быть, впервые встретившись с белыми людьми, понимали это куда хуже, чем африканцы в Капской колонии или Трансваале. Интересно, если бы европейцам пришлось выполнять какие-нибудь требования шонов — смогли ли бы они быстро понять, чего же от них хотят? Бездумно осудить чужие нравы, порядки, обычаи, поведение — это ведь куда проще, чем хоть чуть-чуть подумать. Самим пришельцам расовое высокомерие казалось естественным спутником «высокого интеллекта» их расы.
На деле «интеллект» подчас проявлялся в том, что в меновой торговле они пытались всучить шонам спички с обломанными головками. Или в том, что на требование заплатить шиллингами насмешливо отвечали:
— Женщина, которая делала шиллинги, уже умерла.
Или в том, что за одно одеяло им удавалось заставить «туземца» работать целый месяц.
Или в том, как уводили они девушек-шона, считая это чуть ли не самым естественным делом. Дескать, шоны уже приучены к такому обращению своими соседями-ндебелами. «Машоны так давно привыкли, что у них силой отнимают женщин и имущество, что, если европеец и уведет черную женщину, в ее исчезновении будут винить только злую судьбу ее мужа…»
В оплотах компании, ее фортах, шла тягучая гарнизонная жизнь. Пьянство, азартные игры, иногда — охота. Развлекались тем, что англичане называют «прэктикл джоук» — «практическими» шутками друг над другом, грубыми и зачастую весьма жестокими. Так было не только в Солсбери, Чартере и Виктории, но, даже в самом, казалось бы, оживленном месте, в Тули, на входе в междуречье.
«Тули никогда не принадлежало к числу особенно приятных мест, и, когда я там был, мне казалось, что каждый час тянется сто двадцать минут. В Тули всегда ужасно жарко, и нечего удивляться, что люди клянут все подряд. Они проклинают и капский бренди, и пищу, которой их кормят, и свою работу… а больше всего — Привилегированную компанию. В их жилищах нет самой необходимой обстановки, пищу им дают плохую, читать им нечего, их быт очень плохо устроен, и жизнь они ведут ленивую и лишенную смысла».
Даже в сравнительно многолюдном Солсбери на четыреста мужчин не было и пяти женщин. «Приходится признаться, что мужчины сами по себе не могут создать интересного общества. Без женщин мы тупеем, и жизнь в Солсбери была тупой, как заржавевший нож».
Одним словом, казарменные будни, казарменные настроения, казарменное сквернословие. Как обычно,
Только вот тропическая экзотика наложила отпечаток на характер анекдотов и прибауток. Неизбежные байки про тех, на чьей земле «пионеры» теперь обосновались. О том, как Лобенгуле выбирают жен — ставят девушек в ряд и отбирают тех, у кого силуэт тела больше выдается вперед и назад. Или о том, что каннибальские племена брезгуют мясом белых людей, считая его слишком соленым.[102]
Не скрашивалась эта жизнь и облагораживающим чувством товарищества. Любимая присказка в войсках и администрации компании звучала так:
— Каждый за себя, одно Провидение — за всех.
Что было святого у этих людей? Может быть, их кумир? Казалось бы, да. «…Свой король и тиран. Разумеется, Сесиль Родс. Это для него мы совершили долгий опасный поход, это его имя магически сплачивало бойцов, удерживало их от мятежа и дезертирства. Странное это было у бойцов чувство к Сесилю Родсу. Многие из них никогда его не видели, знали о нем только понаслышке, но им казалось, что они понимают его как своего героя, человека изумительного предвидения.
Вдохновенное предвидение — так считали все. И предвидении, в мечте Родса о великой империи — покоренной, изученной, просвещенной и накрепко объединенной — мы, бойцы, и видели свою цель. Странно, как-то отвлеченно выглядели наше восхищение этим молчаливым человеком и наша любовь к нему… И, в свою очередь, надо заметить, Сесиль Джон Родс любил своих бойцов».[103]
Так вспоминал один из них через четыре с лишним десятилетия. Но так и не объяснил толком, отчего же он сам, прослужив полтора года среди «любимцев» Сесиля Родса, покинул их ряды и навсегда уехал из «обетованной земли», отказавшись от положенных трех тысяч акров и от всего, что было обещано. А ведь Родс и ему, лично, давал обещание сделать его миллионером…