— Из-за него у собаки случился сердечный приступ, — прервал его Фенберг.
— Простите?
— Маньяк, — продолжал Фенберг. — Он, очевидно, задел сторожевую собаку на автостоянке, и у нее случился сердечный приступ.
Беган на секунду задумался. Толпа сделала шаг вперед.
— Может быть, собака была старой и умерла по естественным причинам.
— Нет, — сказал Фенберг. — Это был молодой щенок.
— Мне показалось, вы говорили о сторожевой собаке.
— Это был сторожевой щенок, — ответил Фенберг. Он улыбнулся и дважды моргнул. Захихикали даже некоторые из пикетчиков Бегана.
— Посмотрим, мистер Фенберг, кто здесь будет смеяться последним, — тихо прошипел Беган. Он слегка взялся за пальто Фенберга, вытянувшись вперед, как тренер, который пытается осторожно дать разнос игроку по национальному телевидению. — Вы только пешка, мелкий провинциальный бизнесмен. Сколько вы продержитесь против меня, как вы думаете? Год? Может, два или три? Вы влипли по горло. А я? Я еще протяну тысячу лет. Вы надо мной смеетесь? Я собираюсь похоронить вас, мистер Фенберг.
Беган выпрямился. Он выпустил пальто Фенберга и одарил его одной из своих лучших воскресных улыбок. Она была еще более неискренней. Как у актера-полицейского, улыбающегося улыбкой Джимми Картера, Дана Кейла и Джеймса Уатта. Фенбергу хотелось стереть ее с лица Бегана каким-нибудь садовым инструментом.
— Извините, я веду себя невежливо по отношению к моим любезным хозяевам и соседям, — сказал Беган.
Он собрал вокруг себя свою семью и подошел к пастору, чтобы поговорить с ним. Затем он обернулся и помахал рукой, как будто собирался подняться на трап самолета, отбывающего за рубеж.
— Всего хорошего, Майкл.
Толпа восхищенно зашумела.
«Твою мать», — подумал Фенберг, слегка поклонившись. До появления Бегана Фенберг чувствовал себя уютно. Он не был совершенно счастливым и, конечно, далеко не богатым, но присутствовало чувство комфорта. Газета давала ему доход в тридцать две тысячи долларов, а также мелкие выгоды, как, например, бесплатные ручки, чай и бумагу, на которой писали Клиффорд и Туберский. Газета помогала Фенбергу арендовать его радость и гордость — его пикап. И следует отметить, что он был сделан по специальному заказу, модель «Дарт Вадер» черного цвета, четыре ведущих колеса, хромированный, с четырьмя дверьми. Это вам не какой-нибудь рядовой пикап, покорно вас благодарю. И все же после выплаты всех налогов оставалось не так уж много, чтобы воспитывать двоих детей и содержать духовного светоча мира. Надо было платить по счетам, покупать одежду, кормить семью, оплачивать врачей и дантистов, а в прошлом месяце пришел еще последний счет за ранчо, которое построили их дорогие родители. Фенберг думал, что будет трудно, но он осилит.
До тех пор, пока не появился Беган.
Фенберг наблюдал за Беганом. Тот был безупречен. Может быть, не совсем здоров, но в остальном безупречен. Пастыри и паства. Даже те из них, кто уже полвека как близко не подходили к церкви, ели из рук М.Дж. Бегана.
Что давило на Фенберга, так это то, что Беган хвастался не зря. Он мог выжить Фенберга. У него были деньги. Он мог позволить себе выпускать свою новую газету «Вестник Бэсин Вэли» еще тысячу лет. Но зачем? Вот в чем вопрос.
Фенберг мог найти себе другую работу, но не в Бэсин Вэли. Вокруг было много деревьев, но на них не висела работа, за которую платят по тридцать тысяч. Ему пришлось бы переехать вместе с мальчиками куда-нибудь, и еще Фенберга раздражало то, что кто-то мог приехать в город и запросто закрыть такое прекрасное 128-летнее издание, как «Багл».
Фенберг повернулся, чтобы опять зайти внутрь здания, и столкнулся с очень белой широкой майкой.
— Привет.
— Привет. Как ты там?
— Слушай, ты как будто расстроен? — сказал Туберский. Он стоял, беззаботно сунув руки в карманы. Изо рта торчала зубочистка.
— Кошмар.
— Я чувствую, — сказал Туберский. — Слушай, я понимаю, что у тебя не самое лучшее время. И все же, Майки, может быть, это не самое плохое. Мне опять хотелось бы поговорить с тобой об этом банковском маневре, который позволил бы тебе купить этих болванов баптистов и еще осталось бы, чтобы приобрести по крайне мере три из восьми континентов.
— Их всего семь, включая Америку.
— У нас еще останется, чтобы откопать Атлантиду.
Фенберг улыбнулся перспективе. Потом вздохнул:
— Приятно видеть, что кто-то еще может шутить в таком положении.
Туберский обнял брата за плечи:
— Ну же, все будет хорошо. Особенно когда ты узнаешь, что я сделал сегодня утром. Я запустил шарик, который обеспечит наше безопасное экономическое будущее. Я… — Туберский увидел что-то в толпе и широко улыбнулся. — Хей, хей, хей. Привет, Бетти. Кто эта крошка?
Понравившуюся ему женщину Туберский называл цыпленочком.
Крошкой он обычно назвал особенно привлекательную женщину, которой в данном случае являлась Дарла, дочь-подросток Мартина Джеймса Бегана. Она облокотилась на «роллс», выставив обтянутое джинсами бедро. На ней была короткая койотовая шубка, на которую падали рыжие волосы. Она смотрела на Туберского через солнцезащитные очки и, когда Джон улыбнулся и помахал ей, сдавленно захихикала и отвернулась.
— Скажи «о'кей», — попросил Туберский, широко улыбнувшись.
— О, пожалуйста, не надо, — попросил Фенберг.
— Я вижу ее обнаженной под всеми этими одеждами, — заявил Туберский, не отрывая глаз от Лолиты.
— Ну, пожалуйста, — умолял Фенберг. Если бы он мог заплакать, он сделал бы это. — Это дочь Бегана.
— Она подходит мне по комплекции, — сказал Туберский.
Дарла посмотрела на Джона, чопорно улыбнулась и отвела взгляд. Фенберг застонал:
— О, я тебя умоляю. Не придумывай, ради Бога. Только не здесь.
Туберский вынул зубочистку изо рта и попросил Фенберга подержать ее. Он легко прошел сквозь толпу к юному ангелу. Нельзя было сказать, чтобы она покраснела. Туберский улыбнулся и облокотился о машину. Должно быть, он сказал что-то смешное, потому что Дарла прикрыла рот рукой и засмеялась. Боковым зрением Фенберг увидел, что кто-то приближается. Ее отец. Фенберг выругался про себя и стал продираться сквозь толпу.
— Здесь ваши фокусы не пройдут, — сказал Беган и положил свою костлявую руку на кукольную руку дочери. Он изо всех сил подталкивал ее, стараясь стать между ней и Туберским. — А вы, я знаю вас. Держитесь подальше от моей дочери!
— Отпусти мою руку, — попросила Дарла, удивленная поведением отца.
Джон стоял, выпрямившись и возвышаясь надо всеми.
— Отойди от моей машины, — повернулся к Туберскому Беган. Джон сделал маленький шаг назад.
— Я сказал, отойди от моей машины.
Туберский сделал еще один шаг назад.
— Отпусти, пожалуйста, мою руку, мне больно, — сказала Дарла, стараясь говорить спокойно. Фенберг, на всякий случай, стоял рядом.
— Раньше ты ставила в трудное положение меня, теперь ставишь себя. Ты ведешь себя при людях, как девчонка, — сказал Беган, дергая ее за руку. — Ты хочешь, чтобы я рассказал этим добрым людям, чем ты занималась?
Добрые люди были слегка ошеломлены такой вспышкой.
— Здесь у тебя будет возможность начать новую жизнь.
— Отпусти… мою… руку…
Беган снова дернул ее. Туберский нахмурился.
— Я не хочу больше наблюдать сцены, которые уже видел. В твоей комнате не будет больше темнокожих мальчиков, договорились? Больше никаких развлечений с мальчиками? Мы это уже проходили.
Дарла беспомощно уставилась на тротуар, стараясь не смотреть никому в глаза. Из ее глаз хлынули слезы ярости.
— Иди в машину и жди, — приказал Беган, подталкивая ее к двери.
Все лозунги протестующих были теперь опущены.
— Ну же, юная леди.
Дарла позволила довести ее до дверцы машины. Но когда Беган взялся за ручку, она повернулась к нему лицом и сказала,