Дюжины писем из разных банков с заголовками, похожими на заголовок официальных писем Американской Нацистской Партии, пестрели ярко-красными надписями на конвертах: ТРЕТЬЕ И ПОСЛЕДНЕЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ! Фенберг высыпал содержимое обоих мешков на индейское стеганое одеяло Туберского и судорожно просматривал. В основном, это была старая корреспонденция и каталоги, потому что с тем, у кого есть семнадцать кредитных карточек, происходит всегда одно и то же. Он автоматически включается в компьютерные банки данных всех магазинов и почтовых отделений в свободном мире.
Час времени ушат у Фенберга, чтобы узнать страшную правду. Туберский подделал подпись Фенберга на всех семнадцати карточках. Одна «Джемко», три золотых карточки "Америкэн Экспресс", шесть «Мастер-карт», две «Визы», "Обеденный Клуб" (они все еще живы?), «Сиере», "Аберкромби & Фич", "Пеп Бойз", и, наконец, с трудом выдаваемая карточка "Нейман-Маркус".
Фенберг подвел итоги. От такого финиша могло парализовать. Учитывая акульи заемные проценты и штрафы за все, начиная от задержек и кончая тем, что ты правша, Туберский был должен бешеную сумму, от которой подкашивались колени и подводило желудок — 45096 долларов 34 цента.
Фенберг сидел на кровати, ослабев, глядя прямо перед собой взглядом заключенного концлагеря.
Зазвонил телефон.
Это был его банкир. Он извинился за то, что беспокоит в выходной, но ему хотелось бы обсудить штраф за слишком раннее изъятие суммы, которая накопилась у Фенберга на срочном счету.
— Почему… раннее… изъятие…
— Их изъял ваш брат, Джон… практически в тот день, когда он исчез. Но, Майк, там была ваша подпись.
— Моя подпись?
— Ну да. Вы закрыли счет и забрали все двенадцать тысяч долларов. И между прочим, не забудьте, что в этом месяце вы должны были внести последний взнос за ранчо, Да, передо мной нет конкретных цифр, но я думаю, это примерно пятнадцать тысяч с мелочью. Увидимся у Ротари. Пока.
Майк повесил трубку. Он в трансе вычислял… 45096 доллара 34 цента — кредитные карточки. О'кей. Плюс… 15 221 долларов 42 цента — взнос за ранчо. Последний срок оплаты через три недели. О'кей. Плюс… 714 долларов 98 центов — штраф за раннее изъятие суммы.
В общем и целом о'кей, клац-клац- клац… 61032 доллара 74 цента. Спасибо за то, что покупаете у Марта.
Из-за того что имя Фенберга было везде подделано, он был теперь должен ужасную сумму 61 032 доллара 74 цента.
Даже-если-удастся-перевести-дыхание, не-забудьте-подписать-чек-проверьте-наш-адрес-в-маленьком-прозрачном-окошечке-на-конверте-и-номер-вашего-счета, спасибо-и-извините-за-угрозы-и-намеки-что- вы-дырка-от-задницы-на-лицевой-части- наших-конвертов.
Нейман-нравоучитель-Маркус.
Фенберг обшарил весь дом, конфисковал все картины Джона Туберского вместе с рамками и сложил в два больших ящика. Ящики он погрузил в свою машину. Потом он со стальным взглядом прошел в конюшню и открыл старый ржавый сейф, закрытый со всеми возможными предосторожностями, в котором лежала охотничья винтовка и несколько наборов патронов.
— Ты куда? — закричал Клиффорд через двор. В руках у него было лассо, которым он пытался поймать спрятавшегося под амбаром котенка.
Фенберг направился к своему черному пикапу с винтовкой через плечо.
— Я собираюсь найти башню, — сказал Фенберг. — Я хочу залезть на самую ее вершину. Я перестреляю всех ни в чем не повинных наблюдателей.
— А мне можно с тобой?
— Нет.
Фенберг ехал двадцать минут и остановился на заброшенной свалке. Там он расставил улыбающиеся картины Джона Туберского в ряд, потом отошел на расстояние двадцать пять ярдов, прицелился и стал стрелять.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Три месяца спустя
Глава XIV
Что мне делать в моем положении?
Фенберг свернул на асфальтированную боковую дорогу, где любили останавливаться и бросать друг на друга влюбленные взгляды туристы. Туристы, подумал Майк, пропади они пропадом. Он был рад, что сегодня никого не было. Фенберг выбрался из своего огромных размеров черного пикапа и застегнул куртку на молнию. На открытой гранитной площадке было холодно, и ветер, долетавший от далекого шторма, трепал волосы Фенберга. Отсюда было видно пять тысяч квадратных миль горных вершин и затянутых туманом долин, и, конечно, много деревьев. На расстоянии полудня пути отсюда бушевал сумасшедший шторм, разрывавший угольно-серые облака острыми пальцами молний. Грома на таком расстоянии не было слышно.
Фенберг направлялся в зообар, чтобы выпить пива и съесть гамбургер. Он хотел побыть один. Странно, подумал он, но за последние месяцы это было его единственным желанием. Один. В стороне от всех. И хотелось кого-нибудь укусить.
Фенберг присел на капот. Было тепло, сидишь на одеяле с электроподогревом. Он оперся на ветровое стекло, вынул фотографию Трейси и ребенка и задумчиво поглаживал истрепанные края. У Трейси были высокие закругленные скулы и длинные, волнистые волосы. Она были сердцеедкой высокого уровня, и они с Майклом были для Бэсин Вэли как Ник и Пора Чарльз. Всегда в джинсах, всегда смеющиеся и подшучивающие, всегда с пивом в руке. Фенберг смешил ее шутками или щекотал, чтобы щеки стали еще выше и круглее, и тогда целовал их. У ребенка были такие же щеки. Фенберг любил сажать ребенка на колени и изображать мотоцикл со всем соответствующим звуковым сопровождением. Шумная езда Оканчивалась эффектным падением на ковер. Это было любимым развлечением бэби Фенберга, и он хихикал, как идиот, пытаясь подражать звукам отца.
— Ты расшибешь ребенка, — говорила Трейси, играя роль недовольной матери.
— С ним ничего не станет. Посмотри, — показывал Фенберг, крутя гибкое тело мальчика под разными углами и держа его вверх ногами.
Трейси ужасалась, а Фенберг подхватывал ребенка, как футбольный мяч, и убегал, изображая звуки сирены и гудков. Трейси гналась за ними по всему дому и неизменно догоняла в каком-нибудь углу, а Фенберг начинал угрожать, что уронит ребенка, если она не отойдет. После благополучного вызволения ребенка матерью за ними начинал гоняться Фенберг и шептал Трейси, что этого ребенка надо положить поспать и заняться изготовлением другого.
Прошло три месяца со дня убийства Дарлы Беган, а Фенберг все еще не мог полностью примириться с фактом, что его брат, Норвуд 3. Фенберг, он же Джон Туберский, ушел из этой жизни.
Честно говоря, трудное положение, в котором он был последние три месяца притупило у Фенберга ощущение потери. Он достал сигару «Гав-а-Тампа» из кармана куртки и держал во рту, не зажигая.
История с кредитными карточками измотала Фенберга, так же как и подделка его подписи в Первом Национальном банке Бэсин Вэли. Все это не было похоже на Джона. Конечно, банк Фенберга не зашел так далеко, чтобы называть его состоятельным слизняком или либералом, и не послал своего вице-президента в белой рубашке и галстуке, чтобы тот в ночной темноте написал при помощи аэрозольного баллончика с краской на стене дома Фенберга «ПАРАЗИТ». И все же Фенберг слышал неловкое, но настойчивое покашливание. Фенберг уже на сорок восемь дней задержал последний взнос за ранчо. Через шесть дней они лишат его права выкупа. Фенберг попытался получить еще одну закладную или взять заем, что при обычных обстоятельствах было до смешного просто. Если бы его имя не значилось на семнадцати кредитных карточках, которые были давно просрочены. Рейтинг Фенберга был ниже, чем у Нила Буша. Газету трогать было нельзя, потому что в прошлом году он занял значительную сумму под новые печатные станки, и банк был уже озабочен возвратом долгов, потому что как деловое предприятие «Багл» можно было считать погибшей.
М.Дж. Беган мстительно преследовал Фенберга и «Багл». Его новая газета «Вестник» отобрала у «Багл» восемьдесят один процент рекламы. Фенберг вынужден был уволить шестерых из пятнадцати человек служащих. Подарками и денежными скидками Беган практически забирал себе все рекламные объявления. Беган был прав. Он похоронит Фенберга. Это было лишь делом времени. Фенберг был редактором "Бэсин Вэли Багл" всю сознательную жизнь. Ему надо было думать о мальчиках и о ранчо. Куда они денутся? Работы, обеспечивающие тридцатитысячный годовой доход, не растут на деревьях.