Груня говорила неспешно, несуетливо. Взглянет украдкой на собеседника, не утомила ли его словами, и снова продолжает. Видит, что он слушает её усердно, да ещё расспрашивает сам обо всём. И глаза участливые, в душу заглядывают. Такому человеку можно довериться, всю свою жизнь раскрыть.
— Ой, — спохватилась вдруг Груня, — заговорила я тебя, добрый человек. Ты лучше скажи, что дальше, за этой станцией?
— Дальше — Химки, за ними Крюково, Клин, — стал подробно перечислять он.
Груня попросила:
— Напиши мне крупными буквами названия на бумажке.
Дорога научила её предусмотрительности. Бывает, что один человек правильно растолкует, куда и как идти, другой же сам собьётся и тебя собьёт. Коль будет на бумажке написано, не надо объяснять никому, далеко ли идёшь и зачем. А только спросишь нужное название: Клин, или Крюково, или ещё какое-нибудь.
— Неужели всё-таки пойдёшь? — снова спросил Добрый человек (так назвала его Груня про себя). И не для того, чтобы отговорить, а чтобы она могла более явственно представить себе, какие трудности ждут её в дороге, сказал: — Отсюда путь намного тяжелей, чем от Стародуба до Москвы, особенно если взять ближе к Петербургу. Места там глухие, болотистые; дремучие, непроходимые леса. Тебе не страшно будет?
— А что поделаешь? — спокойно рассудила Груня. — Мне надобно идти непременно.
Добрый человек поглядел на неё долгим изучающим взглядом, как будто пытался разглядеть в ней что-то скрытое. Груня смутилась от его взгляда, поправила платок на голове и перекинула косу через другое плечо.
— Послушай, — сказал он, — мы с тобой разговариваем, а всё ещё не познакомились. — Протянул Груне руку и представился: — Михаил Николаевич Алексеев.
Девушка ещё больше смутилась, покраснела, потом с достоинством поклонилась и ответила:
— Меня Груней зовут, Аграфена Тимофеевна.
— А фамилия?
— Фамилия наша Михайловы. У нас в Матрёновке подряд все Михайловы, и родные, и соседи.
— Так вот, Аграфена Тимофеевна, — сказал Михаил Николаевич. — Я сейчас напишу письмо своим друзьям в Петербург и попрошу, чтобы они тебе помогли определиться на курсы сестёр милосердия. Я ведь сам петербуржец, в Москве нахожусь по работе. Профессия у меня такая, что приходится много ездить. Я адвокат, или защитник, как тебе угодно. А случается, пишу статьи в газеты про таких людей, как ты.
Груня застенчиво улыбнулась, приняв его слова за шутку. Что можно про неё написать? Как шла, поспешала, истоптала лапти, и всё покамест без толку?
А за письмо, которое ей может посодействовать, низкий поклон.
— Я теперь не то что дойду — на крыльях долечу до города Петербурга с твоим письмом, — сказала она счастливым голосом.
— Нет, Аграфена Тимофеевна, — возразил Добрый человек, — время не ждёт, а до столицы вёрст не сосчитать. Пока ты дотащишься туда пешком, не останется времени на учёбу. Тебя ведь ждут раненые. Поезжай-ка лучше поездом.
— Ничего, — бодро ответила Груня, — доберусь и пешком. Сил у меня хватит, не думай.
Михаил Николаевич уже давно понял, что у неё нет денег на билет, и сказал просто, будто близкий человек:
— Я тебе дам денег на билет.
Груня ужаснулась и замахала руками:
— Что ты! Что ты, Добрый человек Михаил Николаевич! Разве можно? Да я лучше пешком пройду лишние вёрсты. Мне так привычней.
Михаил Николаевич принялся её уговаривать:
— Послушай, друг мой, разве бы ты сама не выручила, если бы мне нужна была помощь? Возьми, прошу тебя, хотя бы в долг, заработаешь — вернёшь. Надо торопиться, а ты препираешься. Поверь мне, ты обязательно станешь сестрой милосердия. И надо, чтоб это было так.
Груня стояла молча, опустив голову.
— Прошу тебя, — уговаривал он. — Люди должны друг другу помогать. Тем более во имя такого святого и правого дела. — И уже совсем решительно проговорил: — Едем вместе на вокзал. Я сам куплю билет. Хорошо?
Груня не стала больше отказываться. Она рассудила: знать, должно быть так, а не по-другому.
Михаил Николаевич подозвал извозчика, который стоял недалеко от платформы, и они поехали назад в Москву.
Вокзал был огромный, какой-то гулкий, и Груня растерялась. Люди суетятся, толкаются, того гляди, с ног собьют. И как тут разберёшься, где кассы с билетами, где посадка? Нет, пешком лучше идти — вольная дорога, просторная.
Но всё оказалось гораздо проще, чем представлялось Груне. Добрый человек оставил её в зале ожидания, а сам сходил и купил билет на вечерний поезд. Потом объяснил, с какой платформы следует садиться и в какой вагон. По своей привычке Груня всё основательно утвердила в памяти, повторив про себя наставления Доброго человека, чтобы потом чего не напутать. Первый раз в жизни едет на поезде, есть отчего потеряться.