относятся к ней, спряталась за подругу и прикрыла ладо¬
нями вспыхнувшее от смущения лицо.
— Где Абуль Атахия?! — воскликнул фаворит престо¬
лонаследника, с которого слетела вся его важность.
— Абуль Ата...
Фанхас едва не приказал позвать спрятавшегося поэта,
но вовремя опомнился.
— О, бледнолицая гурия! — восхищался Фадль, при¬
ближаясь к испуганной девушке.— Она так и напраши¬
вается, чтобы ее воспели в стихах! Не Абуль Атахия, так
пусть Абу Нувас!
— Вот именно! — неопределенно поддакнул работорго¬
вец и торопливо добавил, направляя разговор в нужное
ему русло: — У моего повелителя есть все основания отли¬
чить, как он изволил сказать, гурию. Она прекрасна! Я
получил ее из Табаристана вместе с большой партией ра¬
бынь, предназначенных для услады знатных особ. Она,
бесспорно, выделяется из всех. Впрочем, до изысканных
наложниц, как понимает достойнейший из достойнейших,
ей все-таки далеко. Нет той школы, которая необходима!
Фанхас перевел дыхание и продолжал:
— Если мой повелитель не станет возражать, я отниму
у него еще несколько мгновений драгоценного времени и,
прежде чем он соизволит сделать выбор, покажу рабынь,
обученных искусству любви. Они из Басры и Куфы. Что
за лица, что за походка! Какие глаза! А грудь, а талия! —
Работорговец закатил глаза и причмокнул губами.—
О! Чтобы оцепить это по достоинству, надо посмотреть са¬
молично. И никакой искусственности! Ни, ни! Брови и
ресницы такие черные, что кажется, будто подведены
сурьмой. Но вылей на голову целый кувшин воды — им
хоть бы что! Все от природы, только от природы. А какие
тела! О, аллах! Коричневые, смуглые, черные, худощавые,
пышные! Одна рабыня, совсем молоденькая, но так толста,
что напоминает Айшу, о которой рассказывали, будто
поднять ее могли лишь двое здоровенных мужчин.
Фадль рассмеялся и, отвернувшись от девушки, вос¬
кликнул:
— Ну, любезный, ты, я вижу, мастер описывать кра¬
савиц!
— О, достойнейший из достойнейших! — Фанхас схва¬
тился за бороду.— Разве не провел я среди них всю свою
жизнь?
— Ладно, ладно, иудей! Показывай, что там у тебя
еще есть!
— Не утомил ли я моего повелителя? — выводя гостя
в коридор, забеспокоился работорговец. Кто-кто, а он хо¬
рошо знал, как надо держать себя с высокопоставленными
посетителями.— Нижайше прошу прощения! Есть у меня
породистые кормилицы. Вход к пышнотелым — в дальнем
углу. Нубийские красавицы тоже есть. Но если будет на
то высочайшее согласие, мы по дороге завернем к оболь¬
стительным белокожим певицам. О, это чудо из чудес! Они
нам сыграют и споют. Достойнейший из достойнейших от¬
дохнет от трудов праведных!
— Что ж, пожалуй...—согласился повеселевший Фадль.
Помещение для певиц было не похоже на то, в котором
ютились девушки из Табаристапа. Просторная, убранная
подушками и коврами комната выглядела богато, воздух
был напоен ароматом мускуса и сандала, рабыни пестро
наряжены. На той, что сидела поближе к дверям, была на¬
дета тонкая розовая гиляля, поверх которой наброшена
легкая накидка, выкрашенная диким шафраном в прият¬
ный желтый цвет. Волосы у девушки были черные, как
безлунная летняя ночь, тщательно ухоженные, окуренные
благовониями, кожа лица поражала белизной и была чиста,
словно горный хрусталь. Голову прикрывала расшитая ву¬
аль, с висков свешивались две тоненькие короткие косич¬
ки, на концах которых красовались рубины, на лбу — за¬
тейливая тугра, а шею обвивала нитка сердоликовых бус.
— Встань, Карнафлэ! — ласково приказал Фанхас,
едва переступив порог. — К нам пожаловал достойней¬
ший аль-Фадль ибн ар-Рабиа. Ты, разумеется, слышала
о нем, дитя мое. Поцелуй руку нашего повелителя!
Рабыня с округлыми бедрами приподнялась с ковра,
па котором сидела. Но она не рассчитала сил и снова
опустилась на подушку.
Поэт сказал:
Легко усядется она
(Никто не сделает быстрее),
Ей встать в два раза тяжелее, —
Уж так устроена она.
Девушка оперлась на руку и грациозно поднялась.