С виноватой улыбкой подошла к гостю, склонилась для
поцелуя, но тот убрал руку, с нескрываемым восхищением
оглядывая рабыню: ее лицо, грудь, талию, обтянутые
шелковыми шальварами ноги.
Фанхас был на верху блаженства: барыш предвиделся
знатный.
— Желает ли мой повелитель побеседовать с Карна¬
флэ? — предложил он,— Моя воспитанница неплохо вла¬
деет арабским языком.
Фадль обратился к девушке с церемонным привет¬
ствием. Она ответила в том же духе, применив витиева¬
тый классический оборот речи. Он уловил легкий акцент
и спросил работорговца:
— Она из Басры? По внешности никогда бы не по¬
думал...
— Нет, нет, мой повелитель! До уроженок Басры мы
не дошли,— заверил Фаихас и принялся пространно рас¬
сказывать историю рабыни: — Карнафлэ — грузинка. Ее
купили давно, но детство, как изволил заметить достой¬
нейший из достойнейших, она действительно провела
в окрестностях Басры. Ребенком Карнафлэ была похожа
на тех неотесанных, полудиких девочек, с которых на¬
чался сегодняшний осмотр. Ничтожный слуга моего гостя
первым заметил красоту и способности бедной крошки. Ей
ведь тогда было лет десять, не больше. Ах, как она была
грязна и измучена! Я приучил ее к чистоте, нанял одного
учителя по арабскому языку, другого — по чтению корана
и основам стихосложения. Карнафлэ подросла. Стало
ясно — это будет цветок, которым можно свести с ума лю¬
бого мужа, какой бы пост он ни занимал в халифате.
Я упросил сладкоголосого Ибрагима аль-Мосули научить
Карнафлэ пению. Именно упросил. Певец затребовал
кругленькую сумму, но я не поскупился. Каждое утро моя
воспитанница занималась музыкой. Мой повелитель знает,
как трудно чужеземке усвоить нашу манеру пения. Ныпе
Карнафлэ — самая изысканная рабыня в Багдаде. Я уве¬
рен — у нее нет достойных соперниц даже при дворе
эмира правоверных!
Молча слушая Фанхаса, набивавшего рабыне цену,
Фадль наблюдал за девушкой. Когда мужчины завели ме¬
жду собой разговор, Карнафлэ, как и требовалось, учтиво
отошла в сторону. Затем сняла висевшую на стене лютню.
Невзначай соскользнувшая накидка обнажила нежное, ро¬
зовато-белое, соблазнительное предплечье и кисть, укра¬
шенные суварами и думлюджааш.
Когда работорговец наконец догадался умолкнуть,
Фадль проговорил:
— Ты уверял, любезный, будто она разбирается в
поэзии, умеет исполнять стихи.
— Что прикажет мой повелитель? Может быть, до¬
стойнейшего из достойнейших не затруднит взглянуть на
вышивку, что покрывает ее накидку. Это собственное со¬
чинение Карнафлэ.
Фаворит престолонаследника шагнул к рабыне. Золо¬
тыми буквами арабской вязи на накидке было вышито
четверостишие:
Хной руки часто натираю,
Сама не знаю почему, —
Я пальцы хной не украшаю,
Ведь пальцы украшают хну.
— Отличная вышивка! — воскликнул Фадль. — Но у красавицы, как я погляжу,
столь же восхитительно и все остальное. Какие у нее глаза! Как оттеняет тугра их блеск!
Насколько изобретателен был тот, кто надумал украсить лоб женщины драгоценными
камнями!
— Я полагаю, достойнейший из достойнейших намекает на несравненную Алийю? —
вставил Фанхас.
— Намекаю? Ах, да...
Не правда ли, любезный, удачная мысль посетила младшую, сестру
эмира правоверных?
— Такая удачная,что и слов нет! Но еслимой повелитель пожелает, я расскажу ему, как
это случилось.
— Что ж, любопытно.
— Говорят, будто у Алийи при всех ее достоинствах,подобныхкоторым трудно сыскать,
есть один недостаток —большой лоб. О, достойнейший из достойнейших, как это ужасно!
Сестра эмира правоверных — и вдруг с большим лбом, который портит ее красоту, бе¬
зобразит, наконец уродует! .И вот Алийе пришла великолепная мысль: носить украшения не на го
лове, как это делается повсюду, а прямо на лбу! Ни однаженщина в мире не смогла до этого додуматься!
Фадль не сводил восхищенного взгляда с Карнафлэ.
Девушка, как ни в чем не бывало, настраивала лютню.
Участь ее была решена.