хотворения. Халиф милостиво выслушал четверостишие
Абу Нуваса, поблагодарил его и обратился к Мервану
ибн Абу Хафсе. Тот нараспев принялся читать касыду,
в которой восхвалялся эмир правоверных, порицались
визирь и аль-Аляви.
— Сегодня это не годится! — прервал его грозный
окрик. — Абуль Атахия, читай ты! В твоих стихах боль¬
ше чувства.
— Я? — переспросил поэт. — Но... но мои собратья по
перу сочиняют не хуже меня. О эмир правоверных, сти¬
хотворные строки — это не ядра катапульты, ими не за¬
бросаешь врага. Прав тот, кто сказал: стихи о любви —
.цветок распутства.
— Истинная поэзия всегда расцветает на ниве раз¬
врата! — воскликнул Харун ар-Рашид, оживляясь. —
Читай, тебе говорят!
— Ты приказываешь, я повинуюсь. Дай только вспо¬
мню... промямлил Абуль Атахия. Был тот редкий слу¬
чай, когда он опасался читать стихи.
На его счастье, дверь отворилась и в зал вошел Мас¬
рур. Внимание Харуна ар-Рашида немедленно обратилось
на палача.
— Так это ты, дурной запах из подмышек! — проры¬
чал он. — Где Ибрагим аль-Мосули? Почему я его не
вижу? Не сносить тебе головы на плечах!
— Певец возле твоих дверей, мой господин! — с гор¬
достью ответил Масрур. — Я привел его с того края света.
— Ах, привел! — воскликнул халиф, чувствуя, как
гнев отступает от него. — Пусть теперь побудет на этом
краю. Певицам полезно его присутствие.
Он пригласил вошедшего Ибрагима аль-Мосули са¬
диться и проговорил, обращаясь к нему:
— Мы рады видеть тебя, устаз! Извини, наши удо¬
вольствия ценятся выше твоего отдыха.
— Мы все рабы эмира правоверных! — произнес пе¬
вец с поклоном. — Призывая нас к себе, он оказывает
нам милость и честь.
— Послушай новую песню!
Повинуясь халифскому приказу, наставница певиц за¬
глянула за полог и, ласково назвав Карнафлэ золотой
птичкой, попросила спеть песню. Предупредительность ее
не была излишней: не ровен час, сладкоголосая рабыня
станет фавориткой!
— Ах, там Карнафлэ! — удовлетворенно протянул Иб¬
рагим аль-Мосули. — Я счастлив послушать ее в замке
Вечности! Редчайший голос. Такого нет ни у одной белой
женщины. Я сам его ставил. Слушать Карнафлэ — истин¬
ное удовольствие!
— Да, голос хорош! — согласился халиф. — А лица мы
еще не видели.
— О, лицо столь же прекрасно!
— Вот тебе раз! Ему все известно! — проверещал из-
за полога шут Хусейн.—Мой повелитель надеется, устаз—
рыбий глаз научил рабыню только пению и ничему друго¬
му. Красота ее, ее прелесть—это, как моя рубаха, милостью
аллаха!
Харун ар-Рашид, повеселев, подал знак эмиру виночер¬
пиев и, когда евнухи поднесли кубки, предложил:
— Выпей, певец! Не обращай внимания на Хусейна,
он проказник, у него острый язык.
— Острый язык? — донеслось из-за полога. — Так уж
привык! Вот тебе справедливость эмира, властителя мира:
мне подбросил красную фразу, а чашу доброго винца —
устазу! И все же он прав: у кого язык острый, тому не
нужно вина ни наперстка. Для чего пьют людишки? Что¬
бы расшевелить умишко, когда умишка дано не слишком.
— Ах ты, пьяная отрыжка! Негодная подставка для
ночного горшка! — пробормотал халиф. — Одурел ты,
кажется? Что за глупый вопрос: для чего пьют людишки?
Чтобы расшевелить умишко, когда... не слишком... Уж не
намекаешь ли ты?
— Никак нет, мой повелитель! — отозвался Хусейн, об¬
ладавший редкостным слухом. — Я и сам пьян, хоть пуст
мой стакан. Пьян всегда и повсюду и таким всю жизнь
буду! Болтаю, что заблагорассудится, и каждое слово сбу¬
дется. Прости за резкую фразу, она относилась к устазу.
— О эмир правоверных, он прав! — поддержал шута
Ибрагим-аль-Мосули.
Глава XLV
ЧЕМ КОНЧИЛСЯ МЕДЖЛИС ВЕСЕЛЬЯ
— Мы готовы тебя слушать, Карнафлэ, — благосклон¬
но произнес халиф.
Рабыня провела рукою по струнам и запела. Мелодия
лилась свободно и широко. В это время из-за полога
донеслось шушуканье. Видимо, наложницы обсуждали
успех новой певицы. Харун ар-Рашид недовольно повел
бровью, и эмир меджлиса веселья бросился наводить по¬