рядок.
Когда песня кончилась, к тахте, на которой восседал
халиф, подошла наставница певиц и склонилась в низком
поклоне.
— Говори!
— Не позволит ли эмир правоверных, да будет мило¬
стив к нему аллах, чтобы Карнафлэ полностью раскрыла
свое дарование? — спросила она подобострастно. — Не по¬
желает ли мой повелитель услышать, как певица положит
на музыку и споет незнакомые ей стихи? Меджлис ве¬
селья украшен присутствием поэтов. Не предложат ли они
Карнафлэ новую касыду?
Эта затея пришлась халифу по душе.
— И то верно, женщина! Нам приятно, что ты забо¬
тишься о наших удовольствиях,— похвалил он наставницу
певиц. — Нас ведь собирался порадовать стихами Абуль
Атахия. Вот и чудесно! Ты готов, поэт? Читай касыду!
Карнафлэ положит ее на музыку.
— Слушаю и повинуюсь, о эмир правоверных! — ото¬
звался стихотворец.— У меня к тебе просьба.
— Говори!
— Обещай, мой повелитель, что не прикажешь отру¬
бить мне голову!
Зал затих.
Насупленным, из-под бровей взглядом обводя меджлис
веселья, Харун аль-Рашид подумал: «Ну и стишки, видно,
сочинил рифмоплет! Что в них — сплетня, насмешка или
просто глупый намек? От него можно ожидать чего угод¬
но... Мои придворные, кажется, недоумевают. Ишь, как
шеи повытягивали! Если только не притворяются, так
никто не знает, что это за стихи... Ждут, что будет дальше.
Пожалуй, стоит пообещать ему жизнь. Может быть, я
услышу что-нибудь интересное!».
— Мы не прикажем отрубить тебе голову, поэт! —
произнес он вслух.— Твоя голова может нам еще приго¬
диться...
— Слава аллаху! — поблагодарил Абуль Атахия, до¬
вольный тем, что заручился высокой поддержкой, и пред¬
принял еще один ловкий ход, проговорив: — Я так давно
не читал стихов на меджлисе веселья. Эмир правоверных
милостив. Другие поэты успели получить много дирхемов...
— Мы наградим тебя, стихотворец!
— Мой повелитель щедр и великодушен! — восклик¬
нул Абуль Атахия, и придворные уже приготовились про¬
слушать и оценить касыду, как вдруг он снова обратился
к халифу: — У эмира правоверных сегодня очень много
гостей. А поэзия любит уединение. Может быть, будет
приказано ненадолго освободить зал?
— Это еще что? — возвысил голос Харун ар-Рашид.
Момент был выигрышный, и он не мог его упустить.—
У нас нет секретов от наших приближенных. Начинай,
мы ждем!
— Слушаю и повинуюсь! — запинаясь, произнес Абуль
Атахия.— Да простит эмир правоверных мою назойли¬
вость.
Он встал в позу и заговорил нараспев:
Пускай наместник бога на земле,
Что правит нами в славе и хвале...
— Молчать! — громовым голосом крикнул Харун ар-
Рашид. Поэт со страху присел на корточки, а на стене
колыхнулись шелковые шторы.
С этих строк начиналась подброшенная касыда! Ни¬
точка была найдена. Оставалось распутать клубок. Так
вот почему Абуль Атахия боялся!.. О песнях и танцах
нужно забыть. Довольно развлечений!
Он дважды хлопнул в ладоши, подзывая эмира медж¬
лиса веселья, и распорядился:
— Нам больше не хочется слушать стихи. Меджлис
веселья откладывается. В знак нашей благодарности вы¬
дай гостям подарки!
— Слушаю и повинуюсь!
Пока придворные гадали, почему халиф отменил
меджлис веселья, Харун ар-Рашид подозвал Масрура, ко¬
торый уже сообразил, что может понадобиться своему
господину, и приказал палачу после ухода гостей вернуть
Абуль Атахию.
Вскоре возле халифа никого не осталось. Ушли Ибра¬
гим аль-Мосули, Барсума. Слуга увел слепого Абу
Закара.
Воспользовавшись общей суматохой, пытался ускольз¬
нуть и обескураженный Абуль Атахия, но — о, ужас! —
дорогу ему преградил палач.
— Ага, бежать вздумал? — грозно шевеля усахми, спро¬
сил Масрур и, схватив поэта за шиворот, вернул его. —
Шагай назад, голубчик! Пошевеливайся!
Радуясь предстоящей казни, он крепко сжимал ру¬
коятку сабли; одно только слово, едва заметное и непо¬
нятное для посторонних движение губ халифа — и голова
смутьяна слетит с плеч.
В Парадном зале гарема, где еще недавно лилась му¬
зыка и звучали песни, стояла гробовая тишина.