Абуль Атахия бросился в ноги эмиру правоверных,
лихорадочно выдумывая предлог для оправдания. «О, ал¬
лах, — рассуждал он, — из-за чего на меня свалились та¬
кие беды? По заказу Зубейды я написал касыду. Чуть пе¬
ределал ее и, вставив строфы о бегстве аль-Аляви, продал
касыду вторично, на этот раз Фадлю. Казалось, все шло
так удачно... Где же я промахнулся? За чтение стихов
в присутствии халифа Фадль обещал кругленькую сумму...
Может, надо было отказаться?»
— Пощади, мой повелитель, пощади! — взмолился он,
обнимая ноги халифа, целуя их и не забывая в то же
время следить за Масруром.
— На кого ты похож, стихотворец? Мы же обещали,
что не отрубим тебе голову. Ты наш поэт, а мы уважаем
поэтов. Поднимись, не теряй своего достоинства! — про¬
говорил Харун ар-Рашид, брезгливо морщась, и, заметив,
что Абуль Атахия не сводит глаз с Масрура, приказал па¬
лачу удалиться.
Стихотворец взглядом проводил ферганца и встал с ко¬
лен только после того, как дверь за ним захлопнулась.
Глава XLVI
АБУЛЬ АТАХИЯ РАССКАЗЫВАЕТ
— Твоя жизнь в безопасности,— заверил Харун ар-
Рашид, облокачиваясь на подушку и жестом приглашая
поэта садиться.— Само собой разумеется, если ты скажешь
правду.^
— Клянусь пророком, я буду говорить только правду!
— Садись, я поклялся, что ты сядешь!
Абуль Атахия отер слезы и опустился на ковер.
— Эмир правоверных милостив, я это знаю,— прого¬
ворил он.— Но пощадит ли меня визирь? Как-никак я его
выдал. Конечно, из лучших побуждений...
— Визирь?! Ах, снова визирь...— возмутился Харун
ар-Рашид. — Пощадит ли он тебя? Ты что-то больно много
задаешь вопросов, поэт! Мы ясно сказали, что берем тебя
под свою защиту. При чем тут визирь?
— Увы! Одно дело — эмир правоверных, другое...—
вздохнул стихотворец и, наконец окончательно придя в
себя, изрек:
— Пусть галера моей жизни, рассекая воды Евфрата,
устремится по пути, начертанному халифом!
— Ты не на поэтическом турнире,— оборвал его Ха¬
рун ар-Рашид.— А ну, признавайся, кто сочинил касыду?
— Прошу п-прощения, совсем с-случайно, но я...— от
растерянности и страха Абуль Атахия слегка заикался.
— Так я и предполагал, что это твое сочинение, — делая
ударение на слове «твое», проговорил эмир правоверных.—
А почему ты вздумал прочесть касыду на меджлисе ве¬
селья?
— О мой повелитель, я пытался прочесть ее тебе с гла¬
зу на глаз,— оправдывался стихотворец.— Ты не соизво¬
лил согласиться.
— Что там в твоей касыде? Говори теперь!
— Пощады, о эмир правоверных! Это чистейшая
правда.
— Как? Это правда?
— Я буду говорить правду, мой повелитель! Если бы
я вздумал лгать, мне пришлось бы расстаться с жизнью.
Разве это не так?
— Так! Так!—кивнул Харун ар-Рашид. — Говори
правду, и жизнь твоя будет в безопасности.
Заикаясь и путаясь, произнося фразы и снова к ним
возвращаясь, Абуль Атахия рассказывал о бегстве аль-
Аляви, а сам не сводил глаз с эмира правоверных. Халиф
имел безучастный вид. Трудно было предположить, что он
внимательно слушает каждое слово, сопоставляет и срав¬
нивает, даже следит за тем, сколько капелек пота высту¬
пило на лбу поэта.
Узнав о вероломстве Джаафара ибн Яхьи, Харун ар-
Рашид ненадолго задумался. Но, решив прежде всего
сохранить престиж данной ему власти, ни на кого не обру¬
шивать свой гнев, а уж позже расправиться с визирем,
он медленно проговорил:
— Я верю, твой поступок вызван стремлением по¬
мочь халифату. По крайней мере хочу так верить. Мы на¬
градим тебя за усердие, хотя оно, к сожалению, беспо¬
лезно. Действия Джаафара ибн Яхьи нам известны. Аль-
Аляви освобожден в силу государственной необходимости.
Слышишь, стихотворец?
— Слышу, о эмир правоверных! — воскликнул Абуль
Атахия; он терялся в догадках, кто и с какой целью его
обманул. Но безмерное ликование захлестывало его душу:
«Жизнь спасена! Опасность миновала! Золото Фадля и
Зубейды в кошельке, награда халифа тоже!».
Едва не бросившись снова целовать ноги эмиру право¬
верных, он воскликнул: