Джаафар ибн Яхья пользовался покровительством халифа, — по долго ли оно продлится? Да, он сейчас любимец. Но не слишком ли много сокровищ накоплено в его руках — дворцов, селений, земельных угодий? Богатства растут. Не пора ли остановить это? Не таят ли они опасность? Впрочем, время для беспокойства еще не наступило… Разве не так? Ему позволено многое. В любой час дня и ночи он может входить в замок Вечности и не спрашивать предварительно разрешения. Ключи от дверей казначейства и даже гарема находятся у его отца, старого Яхьи ибн Халида[10]. Это тоже что-нибудь да значит! Наконец, брачный контракт, пусть даже фиктивный, подписан… Нет, беспокоиться пока нет причин.
Джаафар ибн Яхья отбросил мрачные мысли.
Игроки Харуна ар-Рашида, завладев гурой, повели игру.
Глава XVII
ВО ДВОРЦЕ АББАСЫ
Атба никак не могла приблизиться к визирю. Джаафар играл на противоположном краю площадки. Чтобы добраться до него, нужно было пройти сквозь толпу, перелезть через канаты. Неожиданно она увидела старого слугу, который, приходя во дворец Аббасы, не раз выполнял поручения хозяина.
— Хомдан! — позвала она громко.
Это был надежный человек. Ему можно доверить послание.
— Хомдан!
— Я самый, я! — отозвался он, выбираясь из толпы, и, увидев необычный наряд Атбы, понял, что у нее секретнее поручение.
Верой и правдой служил Хомдан Бармекидам более пятидесяти лет, сначала прислуживал Яхье ибп Халиду, а затем его сыну Джаафару ибн Яхье. Несмотря на почтенный возраст, был он здоров и подвижен; хозяева относились к ному скорее как к старому другу, чем к рабу, а ей в ответ глубоко почитал их. По национальности был он персом, родиной считал Хорасан, хотя вряд ли помнил его долины. Еще ребенком попал он в Багдад и никуда с тех пор оттуда не выезжал.
— Что случилось, дочка? Это не навредит нам, нет? — голос у старого слуги задрожал.
— Наша судьба в руках аллаха, Хомди! Я рада, что тебя вижу! Ты ведь мне словно родной дядюшка, — воскликнула Атба и, убедившись, что за ними никто не следит, тихо добавила: — Есть послание от сейиды. Надо срочно передать господину.
— Постараюсь, дочка, постараюсь. Игра скоро кончится. Плохо бьют гуру. Смотреть больно. Нет сегодня счастья, — ответил он громко, а затем, подражая ей, сказал едва слышно: — Вернется Джаафар к шатру — я передам ему. Будь, дочка, спокойна! — С этими словами он взял обрывок папируса и спрятал его в абу.
Во дворце Аббасы потянулись долгие часы ожидания. Джаафар задерживался. Госпожа и служанка страдали вместе.
Во дворце было два балкона: один — просторный, выходивший на Тигр, с него открывался прекрасный вид на излучину реки; второй, поуже, находился на восточном фасаде, откуда хорошо просматривались расположенный поблизости дворец Зубейды и укатанная дорога, которая вола к скрытому за рощей замку Вечности. По ней обычно приезжал визирь, и женщины устроили на балконе наблюдательный пункт, скрытый от посторонних глаз густой вьющейся зеленью.
От пристального рассматривания уходящей к горизонту, прихотливо изгибающейся ленты дороги, ослепительно белой под яркими лучами солнца, заболели глаза. О, часы ожидания, томительные часы неизвестности!..
Вдали появился одинокий путник.
— Он! Он!
— Неужели?!
— Смотри, Атба!
— Почему не на лошади? Кажется, он не торопится… Не мираж ли это?
Путник дошел до развилки и свернул в сторону.
На крышу дворца Зубейды легла тень минарета. Протяжно заголосил муэдзин. Аббаса любила предвечерние часы, они наполняли душу спокойствием и умилением. Но сегодня высокие поты призыва к молитве будоражили её, напоминали, что скоро дорога исчезнет из вида, скроется в ночном мраке.
У Атбы голос муэдзина пробудил иные думы и чувства.
— Как ты полагаешь, сейида, — обратилась она к госпоже, — визирь ждет наступления темноты? Меньше будет любопытных…
— Ты еще кого-нибудь подозреваешь? — всполошилась Аббаса.
— Всех и каждого, сейида. И особенно Харуна ар-Рашида.
— Что ты? С каких это пор мой братец подглядывает за визирем? Я, право, такого не замечала. Насколько мне известно, перед Бармекидами открыты все ходы и выходы. Боюсь, Джаафар задерживается из-за жалкого продавца горшков, бесчувственного бумагомараки. Может быть, сию минуту его… — Не закончив фразу, Аббаса с трудом подавила судорожный вздох.