— Не беспокойся, сейида! — воскликнула Атба, испугавшись, что госпожа снова упадет в обморок. — Я настаивала на аресте из предосторожности. Нельзя с уверенностью сказать, что наша тайна известна Абуль Атахии. Да и станет ли он болтать? Впрочем, язык у него действительно длинный. О, если бы не этот язык! Каким бы он был хорошим человеком! Я бы, пожалуй… Ну да вопрос в другом. Предположим, стихоплет проболтается. Кто осмелится раскрыть сплетню халифу? Кто? Вряд ли найдется такой храбрец.
Передавать плохие вести вспыльчивому Харуну ар-Рашиду было очень опасно. Сколько раз бывало, что, пока шло расследование, незадачливый доносчик лишался головы. Придворная знать опасалась не только намекать эмиру правоверных на что-либо неприятное, но и вообще раскрывала рты в его присутствии разве что для славословий. Разведанный секрет долго путешествовал по дворцовым закоулкам, пока достигал ушей высокопоставленных особ. Тогда уж он наверняка использовался против врагов. Джаафар ибн Яхья скорей всего мог ожидать удара со стороны завидовавшей ему халифской родни.
— Вот кого я боюсь… — проговорила Аббаса, показывая рукой на дворец Зубейды. — Эта своего не упустит. Еще сгустит краски. Умеет напакостить, колдунья…
Две женщины — сестра и любимая жена Харуна ар-Рашида, — каждая по-своему им обожаемая, ненавидели друг друга. Возникшая на почве ревности вражда длилась давно и не утихала ни на день. О взаимной ненависти первых сейид халифата знали и господа и слуги и считали это обычным, даже естественным явлением.
— Слух достигнет Зубейды и дальше не пойдет, — вздохнула Атба. По лицу служанки пробежала грустная улыбка. — Что Зубейде даст эта сплетня? У нее и так их хоть отбавляй!
— Как это что! — возмутилась Аббаса. — Думай, прежде чем говорить! Она мой злейший враг! И самый опасный! Если она узнает…
— Как часто мы уверены, что наша тайна скрыта от всех, а люди болтают о ней по базарам да мечетям, — отмахнулась Атба и тотчас пожалела о своих словах: Аббаса переменилась в лице, щеки ее побледнели.
— Что? Что? Зубейда все знает? Дворцовая челядь тоже? Говори же, не мучь меня… — в исступлении воскликнула она и, вдруг обессилев, не смогла закончить фразу.
— Знать-то, она вряд ли знает. Это я чересчур, — упрекая себя, попыталась исправить положение Атба. — Но догадываться, пожалуй, догадывается. Ты такая умная, сейида, а вот в этих делах не разбираешься. Словно ребенок. Дворцы ваши рядом, слепой не заметит, что визирь частенько навещает тебя по вечерам. И уходит — аллаху известно когда. У Зубейды полно доносчиков. Сплетня ничего ей не прибавит. Доказательств-то нет. Да и если жена обладает секретом, это еще не значит, что она расскажет о нем мужу. Халиф капризен, настроение у него меняется. А в руках визиря огромная власть. Наговаривать на визиря, ой, как опасно! Даже Зубейде.
Балкон обволакивала тьма. Дорога скрылась из виду. Во дворце зажгли свечи. Снизу, из кухни, доносились голоса слуг, которые приготавливали ужин. В личные дела госпожи была посвящена одна Атба. Маленьким ребенком попала она к халифу аль-Махди и досталась Аббасе, которая доверяла ей, как самой себе.
— Не лучше ли перебраться на террасу? Он может появиться со стороны реки, — произнесла Аббаса, вставая.
Атба не успела ответить, как из коридора послышалась четкая дробь быстрых шагов.
— Он пришел! Пришел! — воскликнула Аббаса и почувствовала, что сердце ее забилось в такт шагам Джаафара; она бросилась было навстречу мужу, но Атба преградила ей дорогу.
— Иди в свою спальню, сейида! Я приведу к тебе господина. У вас не будет свидетелей, я тоже уйду.
Аббаса поспешно удалилась, а служанка выскочила в коридор. Джаафар стоял у двери. Яркий свет десятков свечей подчеркивал черноту его джуббы и тюрбана.
Склонившись, Атба поцеловала руку визиря.
— А, это ты! — бросил он отрывисто. — Где твоя госпожа?
— В спальне, мой повелитель. Ждет уже несколько часов, — ответила Атба, распрямляясь и быстрым взглядом осматривая Джаафара.
Он хорошо выглядел, визирь! Ему было тридцать семь лет. Мужчина в расцвете сил! Изысканно одет. Фигура стройная, подтянутая. В каштановых волосах едва проглядывала седина. Открытое лицо окаймлено густой бородкой. Глаза блестят задорно, линии рта энергичные, волевые. Тюрбан слегка сдвинут назад, и на выступающем лбу видны легкие морщинки. Страстная, горячая натура! Не в пример Фадлю, этому прихвостню первого престолонаследника, он не сдержит гнев, не простит оскорбления.