— Увы! Одно дело — эмир правоверных, другое… — вздохнул стихотворец и, наконец окончательно придя в себя, изрек:
— Пусть галера моей жизни, рассекая воды Евфрата, устремится по пути, начертанному халифом!
— Ты не на поэтическом турнире, — оборвал его Харун ар-Рашид. — А ну, признавайся, кто сочинил касыду?
— Прошу п-прощения, совсем с-случайно, но я… — от растерянности и страха Абуль Атахия слегка заикался.
— Так я и предполагал, что это твое сочинение, — делая ударение на слове «твое», проговорил эмир правоверных. — А почему ты вздумал прочесть касыду на меджлисе веселья?
— О мой повелитель, я пытался прочесть ее тебе с глазу на глаз, — оправдывался стихотворец. — Ты не соизволил согласиться.
— Что там в твоей касыде? Говори теперь!
— Пощады, о эмир правоверных! Это чистейшая правда.
— Как? Это правда?
— Я буду говорить правду, мой повелитель! Если бы я вздумал лгать, мне пришлось бы расстаться с жизнью. Разве это не так?
— Так! Так! — кивнул Харун ар-Рашид. — Говори правду, и жизнь твоя будет в безопасности.
Заикаясь и путаясь, произнося фразы и снова к ним возвращаясь, Абуль Атахия рассказывал о бегстве аль-Аляви, а сам не сводил глаз с эмира правоверных. Халиф имел безучастный вид. Трудно было предположить, что он внимательно слушает каждое слово, сопоставляет и сравнивает, даже следит за тем, сколько капелек пота выступило на лбу поэта.
Узнав о вероломстве Джаафара ибн Яхьп, Харун ар-Рашид ненадолго задумался. Но, решив прежде всего сохранить престиж данной ему власти, ни на кого не обрушивать свой гнев, а уж позже расправиться с визирем, он медленно проговорил:
— Я верю, твой поступок вызван стремлением помочь халифату. По крайней мере хочу так верить. Мы наградим тебя за усердие, хотя оно, к сожалению, бесполезно. Действия Джаафара ибн Яхьи нам известны. Аль-Аляви освобожден в силу государственной необходимости. Слышишь, стихотворец?
— Слышу, о эмир правоверных! — воскликнул Абуль Атахия; он терялся в догадках, кто и с какой целью его обманул. Но безмерное ликование захлестывало его душу: «Жизнь спасена! Опасность миновала! Золото Фадля и Зубейды в кошельке, награда халифа тоже!».
Едва не бросившись снова целовать ноги эмиру правоверных, он воскликнул:
— Я благодарю аллаха, что визирь действовал по приказу моего повелителя! Всем расскажу об этом! Я и сам не смел плохо думать о визире. Мне пришлось донести на него только из желания, чтобы скорей восторжествовала справедливость, чтобы прекратились сплетни и наговоры. Теперь я спокоен, жизнь визиря в безопасности. А что будет со мной? — вдруг спросил он. — Визирь узнает, и тогда мне…
— Он ничего не узнает, — пообещал Харун ар-Рашид, вставая, и хлопнул в ладоши. Установить, кем подослан поэт, не составляло труда, но с этим тоже следовало повременить. — Уведи нашего гостя! — приказал он явившемуся на зов Масруру. — Пусть казначей нашей милостью выдаст ему тысячу динаров.
Оставшись в одиночестве, халиф погрузился в тревожные, тяжелые раздумья: «Что же выходит? Просьба шейха Исмаила отвергнута, а предательство визиря прикрыто? Хашимит, родственник, унижен, зато перс, чужеземец, пригрет? Справедливо ли это? Джаафар — опора в делах… Но как посмел он без моего разрешения освободить узника? Превышение власти! Уж не потому ли он сделал так, что аль-Аляви — перс? Получается, что интересы соплеменников ему дороже интересов арабов!
Неужели я спал длинным и беспробудным сном? Ничего не видел и не слышал? А визирь тем временем предавал мои интересы, смеялся надо мной? О, аллах! Он получал все, что хотел: деньги, земли, власть… Нет, измена немыслима! Враги Джаафара, завистники и глупцы ведут новый подкоп, изощряются во лжи. Хашимиты и Бармекиды… Взаимные доносы и клевета… Пора сделать выбор между ними. Я не могу больше их примирять! Сил больше нет! Мне не выдержать! Не выдержать!
Что это? — вдруг спохватился халиф. — Неужто это я бегаю по залу и кричу? Нужно действовать, иначе я сойду с ума! Вызвать Джаафара, срочно! Выведать, верно ли, что он отпустил аль-Аляви…».
Глава XLVII
КОРМЛЕНИЕ ЛЬВА
Халпф хлопнул в ладоши и, когда явился Масрур, приказал:
— Ступай к Джаафару ибн Яхье. Передай — мы приглашаем его к нам!
— Что еще сказать, мой господин?
— Скажи, что у нас ужин и что мы желаем видеть нашего визиря. Больше ни слова.
После ухода палача Харун ар-Рашид вызвал эмира дворцовой кухни и распорядился насчет вечернего меджлиса, затем потребовал наряд для прогулки. Слуги надели на него плащ, застегнули сандалии.