— Интересно, кому принадлежит это селение? — проговорил халиф и, заранее злорадствуя, стал поджидать ответа.
— Оно — собственность визиря, племянник.
Халиф вздохнул и сказал:
— Вот именно, визиря, дядюшка! Селения вокруг Багдада, сады, пашни, огороды, виноградники, лучшие земли — все, все принадлежит Бармекидам! Мне кажется, будто они хозяева арабской земли, а вовсе не мы, Аббасиды. Да что там! Страна в руках визиря и его родственников! Неужели ты этого не видишь? Скажи, у кого больше золота и серебра? У кого больше земельных угодий?
Шейху Исмаилу почудилось, будто земля у него под ногами зашаталась.
— Бармекиды — твои слуги, племянник! — воскликнул он, обнаруживая свое пристрастие к персам. — Их ценности, угодья, дворцы принадлежат тебе, только тебе!
— О дядюшка, я тобой восхищаюсь! — воскликнул халиф, поднимая вверх руки. — Ты защищаешь тех, из-за кого вчера пострадал! До чего же ты любишь наше государство! Ради него прощаешь горечь тройного отказа! Но все же подумай, прав ли ты. Пойми, я не чувствую себя хозяином Бармекидов! Они не мои рабы! Это я их раб! Да, я!
Защищать Бармекидов становилось все труднее, следовало предупредить вспышку высочайшего гнева, и шейх Исмаил уклонился от резких слов.
— Эмиру правоверных лучше знать своих слуг, — только и сказал он.
Слова старца пришлись не по душе Харуну ар-Рашиду, жаждавшему безоговорочного согласия.
— Другой ответ хотел бы я услышать от тебя, дядюшка, — сухо произнес он, поглядывая на старца. — Изворачиваешься ты, кривишь душой, боишься, как бы я не вспылил!
Оправдываться было бесполезно, противоречить — тем более. Шейх Исмаил молчал. Вдруг он заметил, что, сделав большой круг, они повернули и возвращаются в Багдад. Лучшего выхода из щекотливого положения, пожалуй, было не найти.
— Смотри, племянник, мы ошиблись! Дяджиль в той стороне! — воскликнул он, показывая рукой назад.
— Мы едем правильно, — возразил Харун ар-Рашид. — Наш путь лежит к замку Вечности.
— А как же охота?
— Охота была предлогом, дядюшка. Мне хотелось поговорить с тобой там, где нет любопытных ушей. К сожалению, даже ты повторяешь то, что говорят все. Откровенности, видно, мне никогда не добиться!
— С правителем халифата можно быть только откровенным! Ставь любые вопросы, я отвечу без колебаний и утайки.
— Хорошо, продолжим наш разговор в замке Вечности, — согласился халиф. — Нас догоняет свита.
Глава LI
ЛОВКИЙ ХОД
В уединенной башенке замка Вечности находились двое — халиф и шейх Исмаил, да будет милостив к ним аллах! Сидя рядом на позолоченной тахте, они вели беседу вполголоса.
Говорил Харун ар-Рашид:
— Не отрицай, дядюшка: достигнув высот власти, Бармекиды стали действовать в ущерб арабам и, следовательно, нам лично. Они присвоили себе столь огромные богатства, что это становится опасным для халифата. Не ровен час, персы окажутся сильнее.
— Не отрицаю, племянник, сокровища у них огромные. Но согласись — с ведома и согласия эмира правоверных накопили они их. Если бы эмир правоверных намекнул, что не разрешает…
— Выходит, это я отдал приказ грабить себя? — возмутился Харун ар-Рашид и добавил более спокойно: — Не думал, дядюшка, что ты можешь такое сказать. А персов я уподобляю гнойной язве на теле государства.
Несмотря на то, что халиф, видимо, всерьез возненавидел Бармекидов, шейх Исмаил считал себя обязанным поддерживать незаслуженно обвиненных.
— Делясь своими мыслями, эмир правоверных оказывает мне большую честь, — сказал он с почтением. — Ведь племяннику известно: я поклялся ни на шаг не отступать от правды и слово свое сдержать должен пред людьми и аллахом. Бармекиды суть рабы эмира правоверных, хоть он это и отрицает. Осмелюсь утверждать: рабы — они рабами и останутся. Кто, как не эмир правоверных, лучше знает, сколько услуг, и притом услуг неоценимых, оказано ими халифату. То, что сделано ими для возвеличения государства, трудно сосчитать. И эмир правоверных доволен был усердием рабов своих. — Заметив, что у Харуна ар-Рашида стало подергиваться лицо, старец понял: сейчас пристало поругать персов. Само собой разумеется, не очень сильно, чтобы потом снова взяться за свое. — Нельзя отрицать, Бармекиды многое захватили, — проговорил он, успокаивая племянника. — Поистине, многое. Жадность присуща человеку, она у него в натуре. Жаден человек, ох, как жаден! Тщится заполучить кусок побольше да пожирней. Но, разреши напомнить, визирь раздавал беднякам…