— Ты живо вернешься, дядя Урджуан, — уговаривал стражник, хорошо помнивший строгий наказ. — Всего на одну минутку. Разве это отлучка? Госпожа собирается почивать…
— Ну, тогда другое дело, — согласился Урджуан. Он повторил слугам, чтобы они не забыли взять любимые госпожой дыни, и следом за наемником вышел в сад.
Тем временем во дворце Пребывания все затихло: по вечерам, если не встречали гостей, спать ложились рано. Свет горел лишь в личных покоях госпожи. После ухода стражника прошло четверть часа, а поглощенные думами Харун ар-Рашид и Зубейда не проронили ни слова. Молчание становилось тягостным. Теряясь в догадках о том, что же визирь натворил постыдного, Харун ар-Рашид вышел на галерею. Когда он вернулся в гостиную, супруги там не было. Он понял, что она не хочет присутствовать при допросе; что ж, женская скромность похвальна. Догадливый Масрур принес и расстелил посреди гостиной кожаную подстилку, поставил на нее плаху, а сам расположился возле дверей.
Когда стражник привел бербера, палач первым делом отпустил наемника — свидетелей не нужно! — а затем, открыв потайную дверь, объявил:
— Урджуан прибыл!
— Пусть войдет!
Увидя халифа, ошеломленный евнух затрясся от страха. Ноги у него подкосились, и он едва не растянулся на полу.
Харун ар-Рашид приподнялся на ложе и прохрипел:
— Клянусь моим дедом, если ты не выложишь начистоту, что там творится у моей сестрицы, ты будешь мертв! И бойся солгать, я все разузнаю!
Язык у евнуха будто отнялся.
— Ах, ты молчишь, дохлый верблюд?! — вскричал халиф и глянул на палача. — Масрур, приготовься!
— Слушаю и повинуюсь, мой господин!
С легким звоном из ножен выскользнула сабля. Тут Урджуан внезапно обрел голос. Он издал дикий вопль и, распростершись перед халифом, взмолился, целуя ему ноги:
— Пощады, о эмир правоверных! Пощады!
— Ага, заговорил, пятнистая гиена! — Харун ар-Рашид оттолкнул евнуха. — А ну, выкладывай; что тебе известно предосудительного! Иначе голову с плеч!
— Ай, эмпр правоверных! Пощады!
— Будешь говорить без утайки — я дарую тебе жизнь, — пообещал халиф, будучи уверен в том, что человеческие слабости присущи всем людям и особенно евнухам; пусть бербер надеется. — Но знай, паршивая кошка, меня не проведешь; то, что ты собираешься сказать, мне уже известно.
Урджуан был сбит с толку. Мысли у него в голове путались.
«Если халиф знает, зачем спрашивает? Чтобы проверить? Лишний раз опозорить сейиду? А если ничего не знает? Ее тайна — моя тайна! Пусть меня изрежут на куски, я буду молчать! — размышлял он, и взгляд его невольно остановился на сверкающем лезвии. — Ой, какое острое! Зачем молчать, если тайна раскрыта? Мертвый, я не смогу прислуживать сейиде, даже не сумею предупредить ее. До отъезда осталось часов пять. О, аллах, за что мы погибнем? Но остаться живым — значит предать сейиду… Честно умереть или жить запятнанным?»
— Ах, ты снова умолк, безволосая обезьяна! — вскричал халиф. — Масрур, тащи его на плаху!
— Пощады, о эмир правоверных, пощады! — взмолился Урджуан. — Сейида… Она… У нее…
— Тащи, Масрур! Тащи, тебе говорят!
— Ай, пощады! Она… У нее… трое детей…
— Что?! — У халифа перехватило дыхание, он едва владел собой. — Что ты болтаешь, гнусная падаль?!
— Тро-ое детей, — заикаясь, повторил Урджуан, — один шести, другой семи годков. Третий жил год и помер. Визирь отослал их в город пророка. Сейида ждет четвертого.
Глава LVI
АББАСА В НЕРЕШИТЕЛЬНОСТИ
Готовясь к отъезду, она снова и снова возвращалась к мечтам о спокойной, размеренной жизни в Хорасане. Там не будет ни врагов, ни доносчиков, ни шпионов. Джаафар подберет охрану. Лишь бы отъезд прошел благополучно. В Хорасан сторонники хашимитов не сунутся. Далеко. Но здесь… Только бы не произошло кровопролития! Это было бы ужасно! Страсти накалены… Скорей прочь из Багдада, из этой помойной ямы! Джаафар всегда будет рядом, они не расстанутся больше. О, как будут счастливы мальчики, живя с родителями!
Подошла Атба. Аббаса взглянула на служанку и оторопела: у Атбы такое встревоженное лицо!
— Что случилось?! — вскрикнула она в ужасе. — Да говори же! Говори!
— Все уладится, сейида… Я не хотела… — пробормотала служанка. Голос у нее дрожал и срывался. — Я должна сказать… Это случилось так неожиданно…
— Что с тобой? — еще больше встревожилась Аббаса. — Говори же, во имя аллаха!
— Урджуан, сейида… Его нигде нет!