— Как нет? Я недавно с ним говорила. Ох, и напугала же ты меня. Поищи хорошенько, он где-нибудь со слугами.
Атба шагнула было к двери, но, передумав, сказала:
— Да, был со слугами… Но привратник передал мне, что он ушел из дворца.
— Ушел? — удивилась Аббаса, и страх вновь охватил ее. — Я же приказала никому не отлучаться без моего ведома.
— Урджуан обещал быстро прийти обратно, — во рту у Атбы пересохло, она откашлялась и добавила: — Прошло уже много времени, а его все нет…
— Но куда же он ушел?
— Я думаю, во дворец Пребывания.
— К Зубейде?! — ахнула Аббаса и закусила губу. По лицу ее разлилась мертвенная бледность. — Что Зубейде от него надо? Ума не приложу! Какие козни она готовит?
Атба бросилась к своей госпоже и быстро заговорила, пряча лицо в складках ее халата:
— За Урджуаном приходил наемник. Замышляется что-то дурное. Только что прибегал наш человек. Едва вырвался. Во дворец Пребывания приехал Масрур, да проклянет его аллах! С ним слуга, очень похожий на эмира правоверных.
— На моего брата? — простонала Аббаса, слизывая кровь с прокушенной губы. — Зачем он явился тайком? Почему исчез Урджуан? О, я схожу с ума!
— Сейида, надвигается беда! — вскрикнула служанка, поднимая голову. Ее глаза, не отрываясь, глядели в глаза Аббасы. — Надо бежать! Бежать сию же минуту!
— Не знаю, Атба, не знаю… Как только вернется Урджуан, пришли его ко мне.
— Подумай о детях, сейида! Умоляю, бежим без оглядки. Медлить нельзя!
— Не могу я! — ломая руки, простонала Аббаса. — Клянусь аллахом, не могу! Пошли скорохода к визирю. Пусть он решает. Я согласна на все. Ступай, я буду ждать на балконе.
Глава LVII
НАКАЗАНИЕ
— Так вот почему она жаловалась на нездоровье и по нескольку месяцев подряд проводила вдали от Багдада! Вот какой у нее был отдых! — захлебываясь от гнева, кричал халиф, и взор его, устремленный на Урджуана, разил, словно молния. — Ах ты, шелудивый осел! Ты знал, что происходит, и ты молчал, скотина!
Евнух дрожал, как в ознобе.
— О эмир правоверных! — шептали его губы. — Ты приказал пропускать визиря, когда бы он ни пришел, днем или ночью.
Харун ар-Рашид заскрежетал зубами.
— Да, я приказывал пропускать его. Но разве я приказывал не сообщать мне, если визирь сделает что-то непозволительное? Молчишь, бесхвостая ворона? — Он повернулся к Масруру и коротко бросил: — Голову с плеч.
Палач только и ждал приказа. Он схватил Урджуана за кушак и с остервенением, будто это был его личный враг, потащил евнуха на плаху.
— Пощады! Ты обещал! Пощады! — завопил Урджуан и потянулся к халифу, но могучая рука Масрура швырнула его прямо на плаху.
Масрур резким движением занес саблю.
Когда-то евнух слышал, что эмир правоверных дарует жизнь лишь после трехкратной просьбы, и вскрикнул:
— Поща…
Окончить он не успел. Сабля со свистом рассекла воздух. Боясь, что халиф передумает, палач поспешил. Удар — и отсеченная голова скатилась на кожаную подстилку, оставляя на ней алые пятна.
Не взглянув на обезглавленного, тело которого еще дергалось, Харун ар-Рашид крикнул:
— Жена!
И вышел в соседнюю комнату. Возбуждение, вызванное видом всего происшедшего, словно омолодило его.
Зубейда сидела на широком ложе, жадно прислушиваясь к звукам, доносившимся из гостиной. При появлении супруга она шевельнулась, но с места не встала: он был в ее власти, на убийстве одного человека он не остановится.
Харун ар-Рашид сделал вид, будто не замечает нарушения этикета — сейчас не до этого, разберемся позднее! — и крикнул, сам удивляясь хрипоте своего голоса:
— Какова благодарность вольноотпущенника? Позор! Позор на весь мир!
Борода у него тряслась.
Зубейда нагнулась вперед и, как ни в чем не бывало, спросила:
— На что ты жалуешься, дорогой? Сам замешал похлебку, сам и расхлебывай! Кто разыскал этакого красавчика, по моде одетого, раздушенного Бармекида? Ты, мой дорогой, ты! Кто привел его к Аббасе, которая в то время еще не видела мужчины? Она хоть и была тоща, как смертный грех, но сестре халифа это прощается. Ах, куда девалась девичья честь! Я сгораю от стыда при одной только мысли… Ты сам, дорогой, поднес факел к сухой поленнице, а теперь еще удивляешься: откуда, мол, костер, что полыхает, обжигая нас адским пламенем?
— Долго ему не полыхать, я залью его кровью!
— Что-то не верится! — усмехнулась Зубейда, перебирая оборки парчового рукава. — Встретишь своего визиря и снова воспылаешь братской любовью. «Брат мой Джаафар! Брат мой Джаафар!» Тьфу, даже противно! Сколько раз так уж бывало!