Харун ар-Рашид понимал, что она права, хотя так говорить женщине и не подобало. Зубейда предупреждала его бессчетное число раз, но он не обращал на ее слова внимания, считал, что ею руководит женская зависть.
— Нет, больше не бывать этому! Прокляни меня аллах, слышишь, с этим кончено! — воскликнул он в ярости. — Но сейчас я думаю о другом — о том, как скрыть наш позор. Похоронить, чтоб никто не докопался. Все, кто знает об этом, погибнут, все, без исключения… — Он умолк и, подумав, что снова сказал слишком много (даже Зубейда не должна догадываться), поправился: — Я имел в виду слуг! Первый уже мертв, хоть я и обещал ему жизнь. Впрочем, мало ли какие обещания я даю! Ни один негодяи не покажет пальцем на мою сестру и визиря, — он снова запнулся («Никак я их выгораживаю? Э, пусть Зубейда думает что угодно! Недолго ей оставаться в неведенье…») и медленно процедил сквозь зубы: — Что такое человек? Бурдюк заблуждений и ошибок. Но довольно об этом, я устал.
Зубейда поняла, что он намерен уйти.
— Подожди, мой дорогой!
Халиф не ответил и стал прощаться. Она удержала его за руку.
— Ты хочешь знать, где сыновья Аббасы?
— Ах, у нее сыновья? Двое? Помнится, Урджуан сказал, что они находятся в городе пророка.
— Нет, мой дорогой, они здесь.
— В Багдаде?
— В полном твоем распоряжении.
— Спасибо тебе, жена моя и двоюродная сестра. Я буду об этом помнить. — Он повернулся и крикнул: — Эй, Масрур!
— Я здесь, мой господин!
Палач ворвался в комнату, словно вихрь, порожденный бурей.
— Что ты сегодня видел и слышал? — спросил Харун-ар-Рашид, применяя обычную в разговоре с Масруром условную фразу.
— Мой господин, я был слеп и глух! — ответил палач. Его ответ означал, что он понял своего хозяина и не проронит ни слова.
— Да благословит тебя аллах! Поехали!
Трясясь глухой ночью на муле, халиф не мог избавиться от неотвязных дум. Ему казалось, что все, чем он владел в мире — халифат, власть, богатства, — не утешит, не облегчит тяжести обрушившегося на его род позора. К чему то-нущему в море земные сокровища! Волны захлестывают, тьма сгущается, ему бы крохотный кусочек земли, чтобы спастись, передохнуть. Но тщетно! Под ногами бездна…
Попадись ему в тот момент сестра, он бы не стал приказывать палачу, собственноручно убил бы ее.
— Будь ты проклята, прелюбодейка! — воскликнул он громко и, тут же подумав: «Как бы завтра я не нашел другой выход!», круто повернул мула.
Глава LVIII
НЕОЖИДАННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ
Ночь была глухая и безлунная, — в такую ночь творятся черные дела…
Услышав позади себя шорох, Аббаса обернулась.
— Ой, Атба, ты что меня пугаешь?
Вгляделась и ахнула: губы у служанки были белее египетского полотна, волосы взъерошены, в уголках глаз застыли слезы, взгляд выражал ужас.
— Что с тобой? Никак ты плачешь? Дурные вести от визиря?
— Тихо! — не своим голосом прошептала Атба и потянула Аббасу к лестнице, что вела в парк. — Ради аллаха, сейида, ни звука!
— Дурные вести? — переспросила Аббаса, и сердце ее сжалось от боли. — Вернулся скороход?
— Тише! — выдохнула служанка. — Эмир правоверных!
Ноги у Аббасы подкосились. Чтобы не упасть, она прислонилась к балконной решетке. «Неужели гибель? Какой ужас! Зачем пришел брат?.. Дети останутся сиротами, бездомными и опозоренными». Где-то внутри рождался протест, он звучал громче и настойчивей: «Есть на свете справедливость! Надо выдержать и настоять на своем! Хасан и Хусейн должны продолжить наш род. Пусть брат только взглянет на них, он узнает в Хусейне самого себя! Мальчик так похож на него!».
Скрывавшиеся в тайниках души, неведомые силы побороли слабость. Страха как не бывало. Аббаса выпрямилась, отдернула локоть, за который схватила ее Атба.
— Нет! Сестра халифа не обратится в постыдное бегство. Бегут виновные. А я невинна перед аллахом. Это мой дворец, я его хозяйка, и мне бояться нечего. Оставь меня, я хочу поговорить с братом!
Со стороны галереи донесся стук деревянных сандалий. Аббаса нагнулась к служанке и скороговоркой прошептала на ухо:
— Пошли второго скорохода! Боюсь — гнев халифа обрушится на Джаафара. Пусть он удвоит свою охрану! Да поможет ему аллах!
Подтолкнула Атбу, повернулась и медленно пошла навстречу халифу, увидела его, нахмуренного и злого, и приветливо проговорила, превозмогая боль в сердце:
— Посещение брата — большая честь для меня!
Он сделал вид, будто не видит и не слышит ее.
— Что привело тебя ко мне, брат? — спросила она, поблагодарив аллаха за то, что ее не подводит голос. «Никакой дрожи! Пусть брат знает, что я не боюсь его! Ожидание несчастья хуже самого несчастья! Коль горе уже пришло, с ним можно побороться!»