Крышка легко поддалась, и на мрамор плиты посыпались ожерелья, тиары, браслеты, черепаховые гребни, кольца, серьги. Засверкали бриллианты, матово переливался жемчуг, всеми оттенками заиграли сапфиры, гранаты, аметисты. Атба схватила попавшееся под руку ожерелье с крупными изумрудами, набросила на голову дорожное покрывало и поспешила к дворцовой пристройке, где, как она заметила, возле выходившей в парк двери дежурил молодой рослый стражник.
Покои, по которым она проходила, пустовали, — испуганные обитатели дворца находились в главных помещениях. Наружная дверь была заперта. Атба постучала. Подождала и, так как никто не ответил, постучала сильней. Послышался лязг поднимаемой решетки, стражник открыл дверь, недовольно буркнул:
— Чего тебе?
Он оглядел тоненькую фигурку и воскликнул в надежде на развлечение:
— Клянусь аллахом, ты стройна, как халифская сабля! Кто такая?
— Выпусти, служивый! Окажи милость! Служанка я… — попросила Атба. Постоянно встречаясь с прислугой, она хорошо знала язык простого люда, нередко использовала его, когда, закутавшись в абу, вместе с госпожой шла к дому Фанхаса.
— Не дозволено, душка, мягкая подушка! Ариф больно крут. Грозил голову снести с плеч. Не могу…
— Ты охранник халифа, ты все можешь! Кто хватится бедной женщины? Какой от ное прок? — уговаривала Атба и поправила съехавшее покрывало.
— О, аллах! И у халифа в гареме не сыщешь такой красавицы! — изумился стражник, увидев ее лицо. — Постой, вроде кто идет… Нет, никого… Но дудки! Приказ есть приказ. На посту я. Не завлекай меня, гурия, слышишь! Приходи вечерком под чинару, что у Багдадского моста, тогда и поговорим.
— Может, и приду, служивый, а может, и нет. О, как я несчастна! Хозяин послал по делу, а я тут словно в мышеловке. Горе мне, горе!
— Не хнычь ты, дурочка! Зачем хозяин-то послал?
— Отнеси, говорит, пергамент госпоже, — врала Атба и сама удивлялась, как это ловко у нее получается. — Я отнесла вот, а уйти не успела. Хозяин хватится… Ох, и достанется мне! Надо бы вернуться, покуда он спит.
— А кто твой хозяин? — полюбопытствовал стражник и подмигнул ей. — Хотел бы я быть на его месте.
— Абуль Атахия, служивый, придворный поэт.
— Знатная птица! И ты должна была вернуться к нему на ночь?
По лицу Атбы разлился румянец.
— Чего молчишь?
— На службе я… Отдала пергамент, получила…
— Что получила? — воскликнул стражник, и глаза его заблестели. — Ах, ты скрытничаешь? Тогда не о чем нам толковать!
— Постой, служивый! Отпусти ты меня, несчастную! Попадет мне от хозяина. Неужто тебе меня не жалко?
— Чего тебя жалеть-то! Хороша куропатка в небе, да в руки не дается.
— Ты шутить изволишь, а я извелась тут вся… Спроси госпожу Аббасу, она подтвердит, я не дворцовая.
— Твою Аббасу отвели к башне, что у крепостной степы. Верно, кровь пустили. Поворачивай-ка ты — кругом! — и жди, когда прибежит хозяин. Он не задержится, плохо ему, видно, спалось ночью-то, — отмахнулся стражник и принялся опускать решетку.
— Я скажу тебе! Слушай! — приглушенно вскрикнула Атба и понизила голос до шепота. — Абуль Атахия пишет стихи только за барыш. Иначе из него не выжмешь ни строчки. Таковы все поэты. Что поделаешь, им бы только хватануть золотишка. Или бабу какую, но это редко. Я-то уж знаю. Вчера хозяин написал касыду, длинную-предлинную, в честь Аббасы. Послал отнести пергамент. Аббаса приняла…
— А как барыш?
— Дала…
— Дала? Где? Покажи!
Атба запустила руку за пояс и вытащила ожерелье. Пробивавшиеся сквозь ячейки решетки лучи света вытягивались в комнате длинными полосами. Крупные, чистой воды изумруды вспыхивали ослепительными зелеными огоньками.
— За одну касыду такое богатство! Дай мне! Я отпущу тебя!
Стражник, словно завороженный, попытался схватить ожерелье. Атба отпрянула. Блеск камней исчез на мгновение и снова вспыхнул.
— Что я скажу хозяину? Ты с ума сошел!
— Соври, что Аббаса ничего не дала!
— Не поверит он…
— Правду-то ему не узнать. Соври! А сами давай разломаем… Мне половину, тебе половину!
Переступив порог, Атба протянула ожерелье. Стражник вцепился в него, рванул к себе. Серебряные нити не выдержали и лопнули. В руках у Атбы остался маленький обломок бесценного украшения.
Зато она была на свободе.
Глава LXIV
ЕЩЕ ОДНО ПРИГЛАШЕНИЕ
В Нахраван спешил гонец предупредить о небольшой задержке с отъездом, а Джаафар ибн Яхья уселся за пышно убранный стол отпраздновать последний день своего пребывания в Багдаде. После вина и яств ему захотелось насладиться музыкой.