— Не сбежали ли певцы от низверженного визиря? — спросил он, поводя вокруг осоловевшим взором. — Остался кто-нибудь?
— Как не остаться, мой господин! — воскликнул эмир увеселений. — Твоего распоряжения ждет Абу Закар.
— О, Абу Закар! Люблю я его! Хоть он и слепой, а видит дальше других. Хорошо сочиняет песни! Впусти его!
Раб-поводырь привел слепого, усадил на шелковую подушку. Полукругом расположились наложницы с лютнями.
Давно уже Абу Закар раскусил халифа Харуна ар-Рашида. Не доверяя ему, слепой тщательно обдумывал фразы, которые эмир правоверных говорил, старался угадать, чем они вызваны, каков их истинный смысл. По внешним признакам — по настроению, по едва уловимым интонациям голоса — научился он угадывать истинные побуждения халифа. Поутру Абу Закар заметил, что халиф производит впечатление человека, проведшего бессонную ночь и озабоченного, но изо всех сил старающегося показать, что он доволен и весел. Дважды спрашивал халиф, не ходят ли по городу какие-нибудь слухи. К чему бы это? Когда Ибрагим аль-Мосули, видно тоже почуявший неладное, спросил, верно ли, что новым визирем станет аль-Фадль ибн ар-Рабиа, а Бармекиды будут отстранены от власти, Харун ар-Рашид прикрикнул на него. Халиф был явно недоволен вопросом, и ответ его: «Какая глупость! Бармекиды необходимы государству!» — звучал неискренне. Он сам это, видимо, почувствовал и, желая скрыть, стал подробно описывать их заслуги 1. Преувеличивал, лишь бы никто не заподозрил… Что именно? Каковы его тайные намерения? Чем объяснить слухи, будто дворец Аббасы окружен халифской стражей?
Слепой певец чувствовал, что над Джаафаром ибн Яхьей нависла опасность. Все это и привело Абу Закара в Шемассийский дворец. Очутившись в покоях визиря, он тронул струны и запел[37]:
Визиря не на шутку встревожила песня. Он хотел было расспросить Абу Закара, но в зал вошел привратник-эфиоп и молча остановился перед столом.
— Говори! — приказал Джаафар ибн Яхья.
— Тебя спрашивает Масрур, мой господин.
— Палач? Ты не перепутал?
— Никак нет, мой господин.
— Уж не хочет ли он выпить с нами? — пошутил визирь. — Впусти его!
Привратник распахнул двери.
Придерживая саблю, Масрур прошел по залу и склонился в низком поклоне.
— Что привело тебя к нам? — спросил Джаафар ибн Яхья, внимательно наблюдая за ним.
— Халиф так и думал, что у вас тут пиршество, и огорчался, что придется тебя потревожить. Он призывает тебя в замок Вечности.
— Меня? Но я только что у него был, мы распрощались.
— Прибыл посол из Хорасана. Халиф хочет посоветоваться с тобой.
— А я-то думал, мы никогда больше не увидимся! — пробормотал визирь, подавая знак, чтобы ему принесли официальный военный костюм и саблю.
Когда отряд подвыпивших всадников, выехав из Шемассийского дворца, свернул на дорогу, шедшую к замку Вечности, по тропинке от Тигра наперерез им выбежала женщина. Завидев кавалькаду во главе с Джаафаром ибн Яхьей, она замахала руками, закричала. Но расстояние было слишком большим. Всадники исчезли за поворотом, а женщина, выбравшись на дорогу, по которой они проскакали, упала ничком в дорожную пыль и зарыдала.
Кавалькада растянулась: впереди всех — Масрур, он был за проводника, за ним скакал визирь, потом охрана. От выпитого вина кружилась голова, и бешеная скачка пришлась визирю как нельзя более по душе.
Перед замком Вечности он обогнал палача и первым влетел в раскрывшиеся при его приближении ворота наружной крепостной стены. Не снижая скорости, миновал вторые ворота, третьи… В недоумении увидел сооруженный за каких-нибудь два-три часа огромный турецкий шатер, повернул коня и только теперь понял, в какую попал ловушку. Расчет был дьявольски прост: увлечь его скачкой, тем временем свита отстанет — ей не положено скакать ни впереди его, ни рядом, — и когда он минует ворота, закрыть их. Масрур на ходу крикнул стражникам, те быстро опустили защитные решетки, и вся охрана визиря оказалась отрезанной от него.
Джаафар ибн Яхья соскочил с лошади. С трех сторон двора на него надвигались вооруженные негры, человек сорок. Надрывно скрипели запираемые ворота. Полог над входом в шатер дернулся и поднялся, открывая приготовленную в глубине его плаху.