Потом Малец долго метался между деревьев на краю кладбищенской прогалины, прикидывая, как ловчее напасть на противника Магьер, но так, чтобы она сама его при этом не заметила. Он и так уже истощил терпение своих спутников, регулярно отказываясь отвечать на вопросы Винн. Если бы только Магьер увидела его здесь, на кладбище, да еще недалеко от могилы ее матери — она непременно потребовала бы объяснений.
Затем появился Лисил, и пес до конца схватки укрылся на безопасном расстоянии, однако продолжал следить за Лисилом и Магьер.
Ни ей, ни ему не нужно было приходить сюда, на кладбище. Чем настойчивее Магьер искала правду о своем прошлом, тем меньше шансов оставалось у Мальца на то, что ему удастся предотвратить ее продвижение по этому гибельному пути. Когда Лисил и Магьер наконец ушли с прогалины, пес сделал круг по лесу и вернулся к одиноко лежавшему в чаще надгробию.
Странное дело, до чего же смертные привязаны к своим мертвецам. Всегда помнить покойных — одно дело, а вот цепляться за них, как за свою собственность, — совсем другое. Для Магьер могила матери была соблазном, до которого Малец никак не мог ее допустить. Если бы Магьер увидела смерть своей матери, разделяя при этом ощущения и чувства ее убийцы, — она окончательно лишилась бы надежды. И тогда даже любовь Лисила не спасла бы ее от падения во тьму.
А потому Малец, опередив Магьер, первым добрался до кладбища и первым нашел то, что она искала. Пусть он не понимал устной древинкской речи, но здешние письмена были очень похожи на белашкийские. Малец мысленно обратился к траве, попросив ее расти погуще, и скоро зеленые побеги совершенно скрыли ямку, оставшуюся в изголовье могилы, а он между тем оттащил надгробие с именем Магелии подальше в лес.
Он вернулся на разоренную кладбищенскую прогалину, где валялись разбитые и вывороченные из земли надгробия, — печальный след недавней схватки, вдохновленной застарелой ненавистью. Проходя мимо могилы Магелии, где уже невозможно было различить хоть какие-то следы исчезнувшего надгробия, Малец, повинуясь чутью, остановился и обнюхал землю.
Могила была нетронута, но это он уже знал. Магьер так и не нашла место последнего упокоения матери. Малец вновь принюхался, пытаясь определить, чего же не хватает в смеси обычных для этого места запахов — сырого суглинка, травы, древесных щепок, давно истлевших в земле. Даже у мертвецов был свой запах — неистребимый запах некогда прожитой жизни.
Здесь же не было ничего.
Пес тяжелым взглядом уставился на земляной холмик. Что бы ни произошло здесь, с тех пор минуло много лет — и событие кануло в бездну, не оставив никакого следа.
И все же останков Магелии в этой могиле не было.
Магьер лежала в углу теткиной хижины, свернувшись калачиком в одеялах. По пути сюда, у общинного колодца, где Лисил пытался отмыть себя и Магьер от следов крови, она попросила его рассказать тетке Бее о сегодняшних событиях — все, что он сочтет нужным. Когда они вернулись в хижину, тетка Бея уложила Винн в свою кровать, а Лисил устроил Магьер в углу на одеялах.
Завтра они отправятся в Кеонск, хоть эта идея и не пришлась по вкусу Лисилу. Они выедут в путь рано утром, до того как по деревне успеет разойтись весть о том, что случилось этой ночью на кладбище.
Магьер слышала тихий голос Лисила, который, сидя у стола, вполголоса беседовал с теткой Беей, слышала, но не прислушивалась — мысли ее, затуманенные усталостью, бродили далеко.
Там, на кладбище, ярость поглотила ее целиком… но она помнила лицо Лисила.
Ночь, которую она видела глазами дампира, сверкала ослепительным алмазным блеском, но сияющие светлые волосы Лисила обожгли ее глаза, точно нестерпимо яркое солнце. В смятении она протянула к нему руки, готовая наброситься на него, растерзать…
А потом в ней родилось сомнение… и вслед ему — странное, непостижимое желание.
Он заговорил, и вначале она слышала только одно слово — «Магьер».
Это было ее имя. Да, ее имя.
Янтарные глаза, смотревшие на нее, влекли и манили, точно драгоценные камни, и хотелось завладеть ими, спрятать, скрыть от всех — для себя одной…
Эти волосы, эти глаза… у них было имя. Она помнила, как обхватила ладонями это лицо, как в височных жилках под ее пальцами пульсировала кровь… помнила и вкус этой крови. При этой мысли она задохнулась от отчаяния.