Под утро встали и спустились в село Гум.
— Уже больше домов, — заметил Воронеж.
В селе оказались грузины. Их пришлось выбивать. Гум — село как на горках. Спускаешься с одной, а поднимаешься на другую — опять Гум.
Грузины сидели на высоте и обстреливали. Батальон растянулся и пошёл вперёд через чайные плантации. Час-другой — и Гум взяли, но потери с обеих сторон оказались немалые. Наташа бегала от раненого к раненому. Старалась ни в чём не уступать ей и Инга. Тут же грузили раненых на лошадей и отправляли в тыл.
В Гуме уже спали как на перинах. Может, это были и матрацы, но Наташе запомнилось ощущение: как на перине. Видимо, из-за походной жизни она совсем забыла, что такое отдых в нормальной кровати.
— Да, здесь не развлекаловка, — сказал о своём первом бое Воронеж. — Того и гляди пулю влепят… — А куда пулю? — спросила Инга.
— Как — куда? Да хоть куда!
— Э, не-е… Знаешь, абхазская женщина спрашивает: «Куда у моего сына ранение?» И если ей отвечают: «В спину», — она отказывается его принимать.
— Дурь какая-то!
— И ничего не дурь! С трусом как? Это же на весь род позор! Слышал, что вертолёт сбили в Лате?
— Это в Кодорском ущелье, что ль?
— Да… Так после этого некоторые парни струсили и побежали с передовой домой. А их матери на порог не пустили. Прогнали. Понимаешь, что такое абхазская женщина? Что такое абхаз? Это воин! — Слушай! Давай не гни тут… Мы, русские, тоже не лыком шиты.
До Воронежа дошло, что в стране, в которую он попал, люди поступают подчас как герои древних мифов. И к этому располагает величественный горный ландшафт.
Дальше двинулись на Ахалшени. Проходили маленькие сёла в пять-десять дворов.
На одном хуторе между Гумом и Ахалшени жили армяне и греки. Одна гречанка пожаловалась, что её несколько раз водили на расстрел. Считали, что она разведчица, чуть ли не снайпер, что помогает абхазам. Но уцелела: как спасители, пришли абхазы.
Она посоветовала взять в грузчики армянина: — Пусть тащит ваши рюкзаки!
Воронеж сообразил:
— А ну, ара, идь сюды!
Армянин покочевряжился, но взвалил на спину Наташин и Ингин рюкзаки.
Воронеж недосмотрел: армянин через километр куда-то исчез. С рюкзаками пропали и припасённые медикаменты.
— Вот ара-бара! — бесился Воронеж.
— Сам ты баран! — отвечали ему.
Повезло, что самое необходимое осталось в медицинских сумках, с которыми медсёстры не расставались.
После Гума показалась впадина, а за ней — подъём: дорога вела в Ахалшени.
Это небольшое, компактное село из одноэтажных и двухэтажных домов, в котором жили русские, армяне, греки, грузины, мегрелы. Абхазов в нём почти не было.
Брали его тяжело. Наткнулись на пулемёт. Воронеж сунулся вперёд, но его прижало к земле огнём. Он видел, как высокий парень, блондин, бросился вперёд и подорвал место, откуда обстреливали, а когда выбирался назад, его достали. Он уже рядом был, когда ему раскурочило ногу.
— Наташа! — не закричал, а зарычал Воронеж.
Наташа сунула волосы в берет, подскочила к блондину через полянку:
— Ложись! Оторвала от штакетника забора доску, наложила шину на ногу.
— Раненый!
— Раненый! Теперь кричали с разных сторон. Наташу с Ингой носило из края в край села. После относительного затишья на Гумисте им приходилось оказывать помощь не покладая рук. В Ахалшени попали под ливень. Промокли.
— Только подсохли в Гуме, как приходится сушиться опять, — ругались на непогоду.
Взяли пленных. Одного — толстого-претолстого, безобразно толстого.
Звали его Нико. С виду Нико — лет сорок.
Наташа — Нико:
— Вы же еле ходите…
У него сердце выскакивало.
Воронеж:
— Куда тебя принесло? Весь трясётся: — Я не знал… Я мастер производственного обучения. В Тбилиси. Вызвали в военкомат. Я пришёл. Нас оцепили и в самолёт — и сюда. Выдали форму — и в горы…
Грузины его бросили. А сам он не смог уйти.
Наташа:
— Расскажите, как всё было. Напишите на бумаге.
Он рассказал, что у него две дочери, написал про стариков отца и мать, которые жили в Кутаиси.
«Видно, не такой уж плохой человек», — подумала Наташа. Видела, с каким сожалением говорил он о том, что случилось.
Воронеж — Наташе: — Чего он всё лежит у тебя и лежит? Давай его возьмём, за водой пусть ходит.