— И отношения у тебя с Тимиревой, близкие?
— Вполне!
— Пред кем весь мир лежал в пыли — торчит затычкою в щели! — явно процитировал штатский кого-то.
— Ну, а револьвер зачем?
— А как же? — натурально удивился, — ре-воль-вер! Выменял!
— У кого?
— У солдата. В нашем вагоне.
Кирьян тоненько скулил и трясся всем телом. Здорово досталось.
— Колчака хотел убить?
— Где там! — сокрушенно махнул рукой. — Разве подступишься. Да и патронов в нагане — пр-р! — произвел губами звук.
Поручик отстегнул собачку, разломил. Да. Барабан пустой.
Поезд опять пошел — и ложечка в стакане тонко зазвенела. «Чай они здесь пьют». Какие все-таки бывают люди! Штатский — просто зверюга. Сидит в углу, как кот, на всех глаза таращит. А стужей от него так и тянет, посидишь пяток минут — и затрясет.
— Ты его знаешь? — толкнул Кирьяна коленом поручик. Кирьян замычал, хотел что-то сказать, но только кивнул. Язык ему отрезали что ли? — и опять невольно пошарил взглядом по полу.
— В стачке с тобой?
Кирьян подтвердил.
— В какой стачке?! — засуетился Аким. — Я на стачки сроду не ходил! Ста-ач-ка!
Поручик, чудесным образом, не вставая, пнул в пах. Чтоб не мельтешил, не мешал разговору. Аким припух.
— Убивал кого-нибудь? — спросил кат в штатском.
Аким испуганно затряс головой.
— Прикончи его, — протянул свой наган. Маленький, аккуратный. Все с интересом смотрели на Акима.
— Он же враг, — прищурился поручик.
Штатский, рассеянно улыбаясь, перебегал взглядом с одного на другого, как кобель, ожидающий команду «фас!» Единственный глаз Кирьяна открылся и смотрел на Акима без выраженья. Примирился с мыслью о «жертве»? А, может, казалась невозможной мысль быть убитым Акимом? Напряжение в купе сгустилось до точки кипения — что-то должно было произойти. Штатский шевельнулся и уж набрал воздух, чтоб предложить шлепнуть обоих.
— Я могу! — опередил Аким.
И опять тишина и обмен взглядами.
Рот Кирьяна кроваво вспузырился:
— Б..дюга!
— Запросто! — семеняще переступил перед столиком Аким.
— Пошли, — поднялся поручик.
Друг за другом — революционеры посередке — гулко протопали на тормоз. Поручик открыл дверь — ударило волной ледяного ветра. Кирьяна толкнули к ступеньке. Он смотрел, выпучив глаз. Кажется, ничего не понимал. «Прыгай!» — мысленно кричал ему Аким. Но товарищ уцепился за скобу, будто жизни нигде, кроме поезда, не мыслил для себя.
— Давай! — протянул штатский свой французский револьвер. Аким взял. Мелькнула мысль положить контролеров и уйти в партизанский отряд! Но понимал, что те не совсем сошли с ума — давать заряженный наган. Проверяют! Револьвер описал длинную дугу, и, когда линия ствола совпала со стеклянно выпученным глазом — Кирьян кувыркнулся мешком.
Подпоручик уже подымал свой пистолет — и, как в жаркий день с берега, Аким со ступеней — в стремительно налетевший сугроб! Был ли выстрел — не слышал. И не видел ничего! И нечем дышать! Обезумел от удушья и ужаса — забило нос и рот. Барахтался, стараясь высвободиться из мягкого, сыпучего… наконец, вырвался на волю, вздохнул раз, другой. Поезд, с истончавшимся звуком уходил, заворачивал за поросший голым лесом холм.
Вспахивая снег, пробрался к дороге, пробежал несколько шагов. Поезд помелькал меж деревьев и пропал. Аким стоял, слушал затихающий звук состава, пока окончательно не истончался, ни растворился. И вдруг, будто что, вспомнив, бросился обратно. Остановился. Долго бродил вдоль линии, стараясь рассмотреть место падения друга. Будто растворился. Испарился. Не воробей — а ни ямки, ни отметины.
Вокруг белое поле, голый лес. Распадки уже потемнели. А небо чистое, с серебристым облачком. Аким брал сыпучий снег, кусал — невозможно проглотить, только сухо забивало глотку. Поднимался легкий ветерок. Становилось зябко. Снег посинел. Вот-вот поползет из логов ночная тьма. Он все еще сжимал в руке револьвер. Свернул барабан набок — и ахнул! Полный! Значит, можно было перестрелять всю контрразведку, благополучно прыгнуть с поезда — теперь бы и горюшка не знали. Шагали бы с товарищем Кирьяном к красным партизанам, да похохатывали. Но товарищ… в сугробе притаился. Молчит.
— Эй! — Но все тихо. Только лес угрюмо шумит голыми вершинами берез. Все мертво. Все заснуло до весны. И где здесь жилье? В той или другой стороне? Сунул револьвер в нагрудный карман, чтоб не застыла на морозе смазка. Потоптался, покрутился, пошел прежним путем.