Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Я не могла позволить себе войти в новую жизнь со старыми обидами. Мама стала возмущаться наглостью этой женщины, которая даже не вернула мои свадебные украшения. А теперь у нее появится новая невестка с приданым. И поделом, если жена Рамеша окажется сварливой стервой. Я устало подняла руку, чтобы мама замолчала.
— Оставь, — сказала я. — Мне всё равно.
Хотя на самом деле пока мне было не совсем всё равно. Но мне стало немного легче, когда я произнесла эти слова, словно после того как я долго-долго поднималась по темной старой лестнице, в лицо мне подул свежий ночной ветерок. Значит, у меня была надежда, что со временем эти слова станут правдой.
Внутри самолета было очень красиво — как в кино. Стены салона были обиты темно-красным плюшем, все металлические части сияли — так же, как и улыбки стюардесс. Я мечтала об этой минуте несколько недель, но, снедаемая любопытством, я быстро направилась к своему месту и, дав Даите соску, разорвала коричневый пакет.
Внутри была бархатная коробочка для драгоценностей и записка, в которой рукой Гури-ма было написано «Для нашей внучки». Я вздохнула, довольная и досадующая за пустую трату денег. Наверное, это была пара серебряных ножных браслетов с колокольчиками, их обычно дарили новорожденным. Да, это очень красивый подарок, но совершенно бесполезный, потому что как только я надену их на Даиту, она начнет их жевать.
Но у меня перехватило дыхание, когда я открыла коробку. Внутри, на подушечке, обтянутой кремовым шелком, лежала цепочка с изумительной подвеской с рубином, сияющим красным огнем, который, казалось, пылал внутри камня. И тут же поняла — это тот самый рубин, из-за которого наши с Анджу отцы оставили свои семьи — один, чтобы умереть, а второй — чтобы убить. В последний раз, когда я видела этот рубин, он внушал мне только суеверный страх, но теперь в тонкой золотой оправе он потерял свою зловещую силу и стал всего лишь прекрасным украшением. Может, потому, что мы уже достаточно пострадали. Родовой дом Чаттерджи превратился в пыль, одна из двух дочерей потеряла ребенка, а вторая мужа. И только Даита, словно росток, пробивающийся сквозь руины, смогла противостоять этому проклятию, обладая силой новой жизни.
Не колеблясь, я надела цепочку на шею дочери.
— Он принадлежит тебе, малышка, — прошептала я ей. — Возможно, тебе удастся стереть с этого камня всё то, что он принес: горе, жестокость и жадность.
В глазах Даиты отразились темно-красные искорки камня, и она, смеясь, схватила его пальчиками. Но уже в следующую секунду ее внимание привлек гораздо более интересный предмет — ее носочки. Я улыбалась, глядя на то, как она пытается снять их. В этом было что-то чудесное: камень, который сводил с ума, толкал людей на безрассудные и отчаянные поступки лежал, забытый, на груди невинного ребенка.
И тут я заметила еще один пакет в своей сумке. Точнее очень пухлый конверт. Как только я увидела свое имя, написанное квадратными буквами, меня охватила дрожь — это был тот же самый почерк, что и на конверте с деньгами, пришедшем в день моей свадьбы. Это был почерк отца.
Как ему удалось подкинуть этот конверт? Он был способен не только на убийство, но и обладал какими-то сверхъестественными способностями? Или подкупил кого-то в доме?
Сначала я хотела выбросить письмо, даже не открывая, но любопытство взяло верх. Я дала Даите бутылочку и разорвала конверт.
«Дорогая дочка», — начиналось письмо. Дрожь снова пробежала по моему позвоночнику, когда я читала эти слова, меня охватила ярость, воскресшая из прошлого. Он не имел права так называть меня! Но я читала дальше:
«Дорогая дочка!
Когда ты будешь читать это письмо, ты уже будешь далеко, и я никогда больше не увижу тебя — я точно не доживу до того дня, когда ты вернешься из Америки (если вообще вернешься). Зная это, я и решился рассказать свою историю и попросить у тебя прощения.
Кое-что ты уже знаешь от Пиши, хотя сомневаюсь, что мужчина, которого она тебе описала, был похож на меня. Да и кто мог знать человека, скрывавшегося ото всех? Даже я сам не знал, кем был.